Джейкоб понимал мамино стремление скрыться. У нее бегство в конкретность было буквальным: он помнил бурую глину у нее под ногтями. Подсыхая, глина отшелушивалась маленькими полумесяцами. Помнил крохотный хаотичный космос в бельевом шкафу и кладовке, безуспешно ожидавший дня, когда мать приведет в порядок дом и себя. Потеряв терпение, Джейкоб сам брался за пылесос.
Плоть от плоти отца и матери, не отец и не мать – явление частое и все равно загадочное.
Сэм вздохнул:
– Опять я заболтался.
– Нет-нет…
– Я же вижу.
– Что ты видишь?
– Ты улыбаешься.
– Я не могу улыбаться от счастья?
– Я хочу, чтобы ты был счастлив, – сказал Сэм. – Для меня нет большей радости. Однако я подозреваю, что улыбаешься ты не поэтому.
– Ты в своем духе, абба.
– А в чьем еще мне быть?
Джейкоб рассмеялся.
– Во всяком случае, хорошо, что на этом свете нет истинного суда. Никто не выдержит пристального Божьего взгляда. Любой растает, как воск на огне.
– Ну, мне как-то неохота думать о том, что меня ожидает после смерти, – сказал Джейкоб.
– Мне казалось, ты в это не веришь.
Обманутый легкостью фразы, Джейкоб не сразу уловил ее подтекст.
– Я сам не знаю, во что верю, – ответил он.
– Для начала неплохо, – сощурился Сэм. – А теперь я соберу тебе гостинчик.
Он переел: снились мучительно яркие, почти осязаемые сны. Снова сад, и снова Мая, и он рвался к ней, а она была неуловима, и он оставался пожизненным узником страсти.
Весь в испарине, Джейкоб проснулся и понял, что во сне мастурбировал.
Он сонно поплелся в ванную завершить начатое.
Не завершалось. Постарался ее представить.
Без толку – она испарилась.
Попытался вспомнить свои самые яркие победы.
Все напрасно.
Джейкоб посидел на краю ванны, глядя на скукожившийся член. Потом включил телевизор, где рекламные ролики наперебой уверяли: все нормально, бывает со всяким и в любом возрасте. Однако для него это был новый опыт, и он Джейкобу совсем не понравился.
Он встал под душ – холодный, насколько мог вытерпеть.
В половине девятого он уже был на пути в Сан-Диего. Из подстаканника торчал буррито, купленный на заправке. Джейкоб переключал станции на приемнике, надеясь заглушить отголоски стыда и смятения.
В кои-то веки скоростное шоссе оправдало свое название – к пристани Пойнт-Лома Джейкоб приехал за четверть часа до назначенного срока. Припарковавшись, вылез из машины и полной грудью вдохнул ароматы океана и солярки. В гавани сквозь туман маячила громада моста Коронадо; военный корабль пришел на ремонт. Кружили чайки – издевались. Из обгаженного таксофона Джейкоб позвонил Людвигу и попросил поспешить, иначе его тут разбомбят.
Людвиг прибыл на небольшом прогулочном катере по имени «Пенсионный план». На палубе стоял дородный мужчина лет шестидесяти с лишним. Светлые волосы вылиняли до белизны; из треугольного выреза синей гавайской рубашки, расстегнутой на три пуговицы, выглядывала грудь, докрасна опаленная солнцем; усы, по кромке прокуренные.
Обменявшись рукопожатиями, Джейкоб и Людвиг спустились в каюту и сели на банкетки в пестрой обивке. На столике между ними – стаканы жидкого чая со льдом.
– Давайте так на так, – сказал Джейкоб. – Рассказываем, что нам известно, и тогда, может, что-нибудь прояснится.
– Начинайте.
К этому Джейкоб был готов. Видимо, скепсис объяснялся тем, что Людвиг не раз обжегся на подобных заверениях. Джейкоб нуждался в помощи, но и сам хотел помочь не меньше.
Однако приходилось оберегать собственную территорию, и потому в описании места преступления он опустил самые странные детали, все представив как обычное зверское убийство.
– Я гадал, чем же он так кого-то достал. Теперь знаю.
Людвиг задумчиво пошевелил пальцами.
– Не вздумайте соваться к родственникам. Они и так уже хлебнули.
Джейкоб игнорировал реплику.
– Вы создавали портрет преступника? – спросил он.
– ФБР дало свой вариант. Белый мужчина, от двадцати до пятидесяти, умен, но не востребован, сложности в межличностном общении, педантичен. Обычная лабуда. Смехота, да и только. «Сложности в межличностном общении». Надо же. Охеренная проницательность. Сложности… И что толку? – Людвиг покачал головой. – Ноль. Что-нибудь совпадает с вашим парнем?
– Не знаю. Я не знаю, кто он.
– Как выглядит?
Джейкоб показал фото головы; Людвиг присвистнул.
– Ничего себе.
– Напоминает? – спросил Джейкоб.
– Никого из тех, кого допрашивали.
– Не такой уж он педант. ДНК-то оставил.
– В восемьдесят восьмом об этом мало кто думал.
На миг забывшись, Людвиг вперился в фото. Потом огорченно сник.
– Что ж, он белый. – Людвиг бросил снимок на стол. – Хоть это угадали.
– Кто вначале вел расследование?
– Собрали целую бригаду спецов из ограблений и убийств, под началом Хауи О’Коннора. Может, слыхали о нем?
– Вряд ли.
– Перворазрядный хмырь. Но коп хороший. Потом бригаду свернули, а через пару лет и его выперли. Одна свидетельница заявила, мол, он ее лапал, и ему велели погулять на время расследования. Через неделю он пустил пулю в рот. Вот такая грустная дребедень.
– У него была какая-нибудь версия?
– Насколько я знаю, никакой. По крайней мере, серьезной. Сам я с О’Коннором не говорил. Только читал дело, а он не из тех, кто подгоняет факты под гипотезы. По общему мнению, действовал гастролер, которого толком никто не заприметил. К тому же незадолго до этого взяли Ричарда Рамиреса [25] . Люди мыслят стандартно.
– Что сами скажете?
Людвиг пожал плечами:
– Когда я получил дело, СМИ наперебой трубили о сногсшибательной новинке – базе ДНК. Дескать, вот волшебная палочка, которая раскроет все глухари, пылящиеся в архивах.
– Не раскрыла.
– Ни хрена. Я запрашивал базу, нет ли совпадений. Сначала каждую неделю, потом раз в месяц, потом в годовщины убийств. По новой допросил всех, кто еще был жив. Ничего нового. Никого не арестовали. Никто не мучился виной. Никакого просвета. Начальник мой намекнул, что никто меня не осудит, если я похороню это дело.