– Они – это кто? Ваш начальник?
– Он также.
– Он назвал причину?
– Как будто весьма необычное происшествие.
– Спору нет.
– Нет, вы не поняли. – Ян приободрился. – В Чехии нет убийств. У нас есть пьянки, драки, да, иногда несчастный случай. Но такое? Никогда. Мой начальник, он сказал: «Ян, могут быть очень большие проблемы. Люди испугаются».
– И велел похоронить дело? Об убийстве?
– Не похоронить. Помалкивать.
– Но с вами говорили и другие.
Помешкав, Ян кивнул.
– До или после начальника?
– После. Я уехал в Штаты. Когда вернулся, они ждали в аэропорту.
– Рослые парни, – сказал Джейкоб.
Ян вздрогнул.
– Прямо верзилы.
Ян выпучил глаза.
– Представились сотрудниками отдела, о котором вы слыхом не слыхивали. Дружелюбные, но какие-то странные. Взяли с вас обещание держать язык за зубами, а то, мол, вас вышибут, ну и прочая лабуда.
– Я могу потерять работу.
– Они так сказали?
Ян кивнул.
– Эти же ребята наведались ко мне, – сказал Джейкоб. – Не угрожали. Наоборот, изъявили желание помочь. А на деле вконец замудохали. Но когда я сказал, что еду сюда, – ни слова против. Я не понимаю, что происходит. Может, они хотели, чтоб я убрался подальше? Черт ногу сломит.
Помолчали.
– Что значит «замудохали»? – спросил Ян.
Джейкоб расхохотался, и впервые ухмыльнулся Ян. Смеялись два копа, объединенные нелюбовью к чинушам.
– Ну, в смысле, мешали. Тянули за это, за муде. – Джейкоб показал на ширинку.
– Да, о’кей. Хорошее слово. Меня тоже замудохали.
– Вот почему ты решил взглянуть на меня. Проверить, какого я роста.
Ян кивнул.
– Вчера ты был в пивной.
– Моя сестра была.
– Татьяна, – усмехнулся Джейкоб.
– Она так сказала? Ее зовут Ленка.
– Это неважно. Как я ей?
– Она сказала: Ян, не волнуйся. Кажется, он хороший парень, он угостил меня пивом. Она хочет также быть полицейским. Я говорю: эта работа не для тебя. Ты молодая, радуйся жизни.
– Кто бы говорил. Самому-то сколько?
– Двадцать шесть.
– И уже лейтенант?
– После революции… – Ян присвистнул и махнул рукой, – начали по новой. – Вздох его перешел в кашель. – Ленка. Ленка, Ленка. – Он хлопнул себя по коленям и встал: – Ладно. Пошли.
Тишину Длинной улицы, убегавшей к Староместской площади, нарушала только воркотня голубей, промышлявших под столиками уличных кафе.
Ян похлопал по скамейке – одной из тех, что окружали внушительный бронзовый монумент:
– Девушка сидела тут. Плакала, прямо рыдала. Она говорит: там мужчина, около синагоги, он хотел меня изнасиловать. Патрульный вызвал «скорую», ее в больницу, пошел искать мужика. Идем.
По мокрой брусчатке вышли на Парижскую и зашагали к Йозефову.
Отцовский путеводитель не заслуживал доверия. Некогда убогий Еврейский квартал стал шикарным зеленым районом. В витринах бутиков красовались манекены в дизайнерских нарядах. Из дверей погребка появился человек в поварской куртке и выплеснул ведро мыльной воды в уличный сток.
– Городская полиция не расследует убийство, вызывают нас, – сказал Ян. – Обычно приезжают следователи, спецы. Но в тот раз не было, только один патрульный. Вскоре незнакомый спец, собирал улики.
– Тоже рослый?
Ян задумался:
– Кажется… Я не глядел. Я не его изучал, место преступления. У тебя так же?
– Примерно.
– Спец меня злил. Я хотел осмотреть тщательно, а он торопил: скорее, пожалуйста, не возись. Наверное, хочет закончить до наплыва туристов, подумал я.
Ян умолк и сфотографировал золотистый «феррари» с российскими номерами.
– Ленка не одобрит, – сказал Джейкоб.
– Она слишком злопамятная. Я говорю, то время прошло.
– Для нее – нет.
– Потому что тогда она не жила. Я говорю: хватит злиться, будь практичной. Так же самое с полицией. Ребята, которые работали… Ты знаешь, что такое Эс-Тэ-Бэ?
Джейкоб покачал головой.
– Статни бэспэчност. Чехословацкая госбезопасность. После революции многие ушли. Да, там были гады, конечно. Но кое-кому мы сказали: оставайся. У них опыт, знания.
– И как тебе с ними работается?
Ян пожал плечами:
– Полицейский – рука закона. Раньше были плохие законы, поэтому… – Он изобразил оплеуху. – Теперь хорошие. Все в порядке. Вот, пришли.
По зернистой черно-белой фотографии путеводителя Джейкоб узнал очертания Староновой синагоги. В жизни ее нижняя половина была пергаментного цвета, а верхняя выложена из бурого ноздреватого кирпича, отчего казалось, будто на стене запеклись кровавые потеки оранжевой черепицы. Десять ступеней вели вниз, в мощеный двор с водостоком; в стене виднелась железная дверь. Служебный вход.
Неподалеку от него стояли мусорные баки. Мутное окно-розетка позволяло оценить толщину мощных стен.
Железные перекладины вели к деревянной дверце на высоте третьего этажа.
Всё в следах густой копоти, здание просело, но словно парило над землей, теряя четкость очертаний.
– Ты идешь? – Ян задержался на середине лестницы.
– Да. Иду. – Джейкоб шагнул следом.
– Голова была здесь, – показал Ян, на корточки присев у водостока. Затем перевел палец на два фута левее: – Тут рвота.
Он встал, потянулся и закашлялся.
– Я все не понимал. Крови нет, значит, ее смыли в водосток. Но голову и рвоту оставили.
– Мой случай. Я решил, что убийство произошло в другом месте.
Ян помотал головой:
– Девушка убегает, мужчина здесь. Приходит патрульный, тело тут. Убийца унес насильника и принес отрезанную голову обратно? Глупо. И мало времени. Куда ему идти? Я осматриваю окрестности. Крови нет. Оружия нет. Никто ничего не слышит. Никто ничего не видит.
М-да, подумал Джейкоб, мои версии потихоньку сдуваются. А мечталось найти совпадения.
– Центр города, и ни одного свидетеля?
– В такое время здесь тихо. – Ян показал на роскошные дома Парижской улицы: – В этих квартирах окна спален смотрят во двор. У ювелирного магазина камера, но не тот ракурс. Сюда не видит.
Джейкоб перевел взгляд на деревянную дверку.