– Чтобы ослабить город, – ответила Лакрима. – Башни сдерживают нечисть. Достаточно сказать уже то, что над городом нет сэнмурвов. Появились было, но исчезли. Так что каждая из башен – это словно бастион. И поверь мне, мы заняли вторую башню угодников не просто так. Она сильнее любой из магических башен, пусть и стояла брошенной несколько лет. Но если тот, кто проник в город, сумел разрушить хранилище, он разрушит все.

– А разве пустые башни что-то значат? – удивилась Лава.

– Больше, чем ты думаешь, – покачала головой Лакрима. – Они словно огромные амулеты. Даже пустые, как теперь башни угодников, они значат многое. Тебе бы рассказали об этом ордынцы, что штурмуют их в Самсуме… Хотя там им уже осталось недолго… Но представь себе, какой силой должен обладать некто, рушащий то, что не мог обрушить никто и никогда!

– Разве у Светлой Пустоши мало силы? – спросила Лава.

– Достаточно, – кивнула Лакрима. – Но нужен проводник. Тот, к кому эта сила может быть приложена. И вот он – наш враг.

– И что я должна делать? – спросила Лава.

– Слушать, – ответила Лакрима. – Смотреть по сторонам. Думать. Время у тебя есть. Мне ты не должна ничего. Только слушай.

– Биение? – спросила Лава.

– Биение? – тихо переспросила Лакрима и медленно поднялась на ноги. – Так ты это слушаешь? Как давно?

– Со вчерашнего дня, – ответила Лава. – Когда небо стало серым, оно застучало у меня в висках. Что это?

– Никто больше не слышит этого в Эбаббаре, – сузила взгляд Лакрима. – Только я. Амплус иногда и с большим напряжением. Феры и Никс Праины уже не было в Эбаббаре, когда это началось, а перекликаться с ними через пустошь я не рискну. Но ты слышишь…

– Что это такое? – повторила вопрос Лава. – Светлая Пустошь? Губитель? Или Лучезарный оживает в поганом Пире?

– Не знаю, – призналась Лакрима. – Ничего не могу сказать. Но именно это не дает мне покоя. Больше, чем угроза уничтожения сущего под этим небом. И только потому, что я не понимаю…

– Может быть, Энки вспомнил о нас? – с надеждой прошептала Лава. – Волнуется, и мы слышим биение его сердца?

– Забудь об Энки, – мрачно произнесла Лакрима. – Рассчитывай только на себя.

– Почему? – не поняла Лава.

– Потому что и ему тоже не на кого больше рассчитывать…

Глава 18
Серва

Бибера повела пятерку еще выше по склону. Они шли тяжело, проваливаясь по колена, а то и глубже, в сырой снег. Первым двигался Холдо, последним Игнис. Он смотрел на маленькую, светловолосую Серву и думал, что, наверное, было что-то в этой девчонке, если родители отпустили ее в дорогу. Что-то, оказавшееся сильнее, чем невозможность отправить собственного ребенка в опасное путешествие, почти на смерть. Сколько ей лет, пятнадцать? Ее старшему брату – тридцать. Вот он, идет перед сестрой и то и дело оглядывается, бросает взгляд на Игниса, словно дает понять, что спереди я ее защищу, ты уж не оплошай, принц Лаписа, прикрой мою сестру сзади.

– Отдых, – сказала Бибера, смахивая снег с серой плиты. – Выше мы не пойдем. Нужно отдохнуть. Хотя бы немного.

Сказала и тут же залилась слезами, но заплакала без рыданий. Слезы просто потекли по ее щекам. И стоявшие рядом Холдо и Фестинус в беспомощности развели руками. Серва присела рядом и обняла Биберу.

– Она была хорошая, – всхлипнула та.

– Почему такая разница? – спросил Игнис Фестинуса. – Сестра младше тебя на пятнадцать лет?

– На четырнадцать с половиной, – нахмурилась Серва.

– На четырнадцать с половиной, – согласился Фестинус. – Я и сам спрашивал родителей, чего это вдруг? Они ответили, что им стало мало любви.

– Она прибавляется с каждым ребенком, – объяснила Серва. – Причем не только для меня или для родителей, но и для Фестинуса. У вас было много любви в доме, ведь так?

Она спросила Игниса об этом спокойно, не думая его обидеть или задеть какие-то струны в его сердце, и он смотрел в зеленые глаза светловолосой девчушки и думал, что сейчас он, прокаленный болью и напастями, как никогда ближе к тому, чтобы сесть рядом с Биберой и излить накопившиеся слезы.

– Да, – ответил он спокойно и сухо. – У нас было много любви. Отец, мать, пятеро детей. Теперь осталось двое. Я и Кама. Мы не виделись много лет. Но поверь мне, Серва, любви меньше не стало. Просто добавилось еще что-то. Боль в том числе.

– Пошли, – поднялась Бибера. – Надо успеть в замок до сумерек. Не уверена, что там будут гореть в переходах лампы.

– Я знаю заклинание ночного зрения, – похвасталась Серва.

– Я помню, – поморщился Фестинус. – Когда ты его разучивала и испытывала в замке, то одаривала им не только себя, но и своего противника.

– Это было два года назад! – надула губы Серва. – Лучше скажите, когда надо будет начать нас укрывать?

– Я скажу, – кивнула Бибера и вытерла слезы. – Но сначала, как это ни глупо будет звучать, нас ожидает немного веселья.

Узкая, местами выметенная ветром от снега тропа, что петляла между скалами по краю королевского сада, вывела пятерку к древней ограде высотой в два человеческих роста, но Бибера раздвинула заснеженные кусты можжевельника и стала копаться в снегу.

– Ты что-то потеряла? – спросил ее Игнис.

– Оставила, – призналась она. – Надеюсь, что никто не покусился на мои драгоценности за последние пять лет. Они, конечно, могли сгнить, но конюх на королевской конюшне смолил их хорошо, так что… Вот. Ну-ка.

Бибера ударила несколько раз ногой, наклонилась и, наконец, выволокла из-под снега и вороха сухой лежалой листвы какие-то черные доски.

– Зачем тебе эти дрова? – не понял Игнис.

– Это не дрова, – с трудом приставила к ограде добычу Бибера. – Ну, что встали? Помогайте! Их надо очистить. Я смотрю, за пять лет под ними обосновались жучки и прочая мелкота.

– Лыжи? – догадался Холдо.

– Ага, – скривилась Бибера. – Где ты видел лыжи шириной в полтора локтя? Но лыжи, конечно… На одну ногу… или задницу. Подгнили все-таки. Но вот эти два попрочнее – возьмут по два человека. Это для меня и Холдо. Это для Фестинуса и Сервы. Вот это, обломанное снизу – тебе, Игнис. Ты поедешь первым. Наметишь путь. Затем уже Фестинус с сестрой. Мы последние, нам уже придется лететь.

– Ты точно думаешь, что другого способа спуститься вниз нет? – с сомнением посмотрел на сплошные заснеженные заросли и древние плиты Игнис.

– Ну хоть что-то вызывает у тебя сомнения, – скривила губы в улыбке Бибера. – А то я уже думала, что ты каждую стену готов пробивать головой. Пошли.

Пролом в стене обнаружился у небольшой башенки, в десяти шагах выше. Игнис нагнулся, выбрался на другую сторону и замер. Далеко вниз, до самого тракта, скатывался заснеженный прогал. Его ширина составляла не менее ста шагов, вероятно, отмеренных для спокойствия усопших. Но дальше, уже за невысокой оградкой, начинались улочки и домишки обычных горожан. Сейчас все это было занесено снегом и, судя по отсутствию следов, не располагало не только к катанию с горы, но и к вечерним прогулкам. Только бледные дымки поднимались кое-где над крышами.