Жак услышал, криво усмехнулся, я ощутил что-то недосказанное, спросил:
— Так быстро?
— Да, — ответил Форнсайн. — Кузнец сказал ему: смотри, сейчас достану из горна раскаленную подкову, и, как только кивну головой, бей по ней молотом.
— А-а, — сказал я, — хороший способ продвижения по службе.
Форнсайн взглянул остро.
— Сообразил? А другим по пять раз повторял, все равно хоть головами в стену бей.
— За такое и надо бить, — сказал я. — Мог же сказать просто «кивну»?.. А про утопший труп мертвого человека тут никто не говорит?
Они переглянулись, Жак сказал с угрозой:
— Поговори у меня!
Форнсайн тоже смотрит зло, словно и он пять раз в день говорит «кивнул головой» и «утопший труп мертвого человека».
Подручные кузнеца принесли мешок с древесным углем, часть отсыпали в каменный лоток, предварительно подложив лоскутки бересты.
Форнсайн следил с удовлетворением, время от времени поглядывал на меня, но я не то что не врубился, еще не могу поверить, что эта дикость происходит со мной, и не ощущал того трепета, который бы должен.
— Крепкий орешек? — спросил Форнсайн. — Я так и думал. Это другие видели простофилю, я-то понимаю, ты зверь опытный, тертый. Но ошибки допускал, допускал… Даже со слугами. Карнара то называешь мастером, то забываешься и чуть ли не приказы ему отдаешь… Плохо подготовили? Или просто торопились? Странно, где-то подлинный блеск, а где-то просто топорная работа.
— Спасибо, — сказал я.
— Не за что, — ответил он. — Я не видел, как ты побил Суховерта, но мне рассказали очень подробно. Я впечатлен. Удары умелого бойца под видом неряшливой деревенщины!..
— Вы мне льстите, — сказал я. — Боец из меня неважный.
— Но ты же побил?
— Просто он, — сказал я, — никакой.
— А как ты побил второго? Которого послал уже я?
— Не знаю, — ответил я. — Он был слишком уж неуклюж.
Он усмехнулся шире, но мне показалось, крупная змея приоткрыла пасть при виде беззаботного мышонка, бегающего прямо перед ее мордой.
— Неуклюж?
— Да, — ответил я. — Очень даже.
Он коротко хохотнул, словно ножом поскреб по котлу.
— После того случая, как ты побил Суховерта, согласен, тупого слугу, но я нарочито послал к тебе одного из своих лучших воинов. Велел переодеться в тряпки. Значит, говоришь, неуклюж?
Я сказал угрюмо:
— Сожалею и надеюсь, что у него зубы снова вырастут. Говорят, у бобров растут…
— А бобры при чем?
— Дураки глупее бобров, — сказал я убежденно, — читайте летописи!
Он кивнул, оглянулся. Бересту уже подожгли, оранжевые язычки огня прорываются между темными комочками угля, тот сразу начал багроветь, хотя не должен был: вообще между углями и берестой должны быть проложены сухие палочки, так что здесь не обошлось без магии.
Перехватив мой взгляд, он сказал почти благодушно:
— Пусть разгорятся. Инструменты нужно хорошо раскалить… чтоб раны не воспалились. Нет, все вспоминаю, как ты побил моего воина… Вообще чудо! Я не мог нарадоваться. Хотя и нехорошо такому радоваться, но ты настолько себя выдал, что лучше и не придумать. Кстати, ты заметил, что я наблюдаю.
— Правда?
— Заметил, — подтвердил он, — заметил. Должен был наблюдать только за противником, но замечал и кто где вокруг. Опытный зверь, хотя с виду такой молодой дурак… Или не такой уж и молодой, просто в личине молодого?
Жак одел на правую руку толстую рукавицу и потащил на себя из горящих углей металлический прут. Форнсайн кивнул с довольным видом, кончик раскалился не докрасна, а почти до оранжевого цвета.
Я издали ощутил идущий от железа жар. Форнсайн сказал деловито:
— Не знаю, сколько продержишься, но у этих ребят даже камень начнет разговаривать и признаваться в попытках убить королеву… Может быть, обойдемся без этой грубости?.. Все равно узнаем все, только от тебя к тому времени останется окровавленный кусок мяса. Если и выживешь, то калекой без рук, без ног, без глаз…
Меня передернуло так, что зазвенели цепи.
— Самое смешное, — ответил я хрипло, — что я не шпион и ничего не выведываю. Потому ничего не смогу сказать… а вы решите, что вот такой стойкий…
Он чуть кивнул Жаку, тот со сладострастной улыбочкой на жирной харе начал подносить к боку раскаленный кончик. Сперва я чувствовал нарастающий жар, затем острая боль пронзила все тело.
Послышалось шипение, словно на раскаленную сковороду бросили ломоть мяса.
Я сцепил челюсти, это супердесантники дико орут, когда им прищемят хоть пальчик, а на самом деле пытаемые в старые времена старались не выказывать страданий. Самые отважные даже пели походные песни и насмехались над палачами. Я не они, но сумел удержать крик и даже надменно усмехнулся.
— Крепкий орешек, — повторил Форнсайн задумчиво.
— Я тебе бока прижигать не буду, — пообещал я. — Я не дикарь, ты у меня будешь кричать долго, пока не охрипнешь… а потом и хрипеть будешь долго. И подыхать придется долго, очень долго…
Жак, повинуясь движению бровей хозяина, снова прижал раскаленный докрасна кончик прута к моему боку, подержал чуть, отнял и уставился на Форнсайна за приказами.
Форнсайн сказал с насмешливым сочувствием:
— Больно, зато здорово. Там уже жирок появился, так что ты не бедствовал… А зачем этот жирок? Для воина жир — обуза. Сейчас мы тебе поможем…
Жак, поймав движение головы хозяина, снова приложил раскаленный кончик прута, выбрав место чуть повыше. Я сцепил челюсти, боль неистовая, крик сам рвется из меня, но только животные орут, человек сумеет обуздать если не боль, то крик…
Дверь распахнулась, на пороге вырос запыхавшийся стражник.
— Мастер! — крикнул он срывающимся голосом. — Ее величество изволили затребовать к себе этого… Улучшателя. Его искали, не нашли, королева заподозрила, что сбежал, и велела найти срочно! Иначе полетят головы!
Форнсайн вскинул брови, на его лице отразилось мучительное колебание, на меня посмотрел с угрюмой ненавистью. Его подручные поглядывали на него в ожидании приказаний.
— Ладно, — проговорил он через минуту, — я сам его доставлю… Иди.
Я молчал, только стискивал челюсти, чтобы не застонать, радуя эту сволочь, а он кивнул на меня подчиненным, а сам пошел к выходу.
Жак подхватил молоток кузнеца, я встретил его налитой угрюмой злобой взгляд, содрогнулся.
— Я бы тебя лучше вот этим в лоб, — процедил он. — Нет, сперва бы раздробил пальцы и все кости…
— Спасибо, — сказал я, удерживая голос от трусливой дрожи, — что предупредил…