Пилот задержал взгляд, возможно, полагая, что это шутка и продолжение следует. Не дождавшись, он покачал головой, пробормотал что-то себе под нос и отвернулся.
Следуя с той же скоростью, вертолет пролетел по диагонали над Пятой авеню и начал снижаться. Трэвис уже видел впереди пятачок, о котором упомянул пилот. Оставшуюся часть маршрута прошли за несколько секунд.
– А теперь держись! – крикнул пилот.
Прижав цилиндр левой, Трэвис ухватился правой за дверцу. Пилот потянул рычаг на себя, но машина отозвалась не сразу. Потом появившиеся за ветровым стеклом парк и линия горизонта качнулись и ушли вниз – вертолет заложил крутой вираж и резко наклонился. У Трэвиса засосало под ложечкой. За окнами мелькнуло голубое небо. Массивный хвост развернулся, и когда Чейз снова увидел парк, тот вращался, как школьный двор, если смотреть на него с карусели. Внизу, спеша убраться из-под падающей на них махины, в панике разбегались люди.
Перед самым касанием он бросил взгляд на часы. Одна минута и сорок секунд.
Пэйдж все еще раздумывала над вопросом Бетани, когда откуда-то пришел звук. Тяжелая басовая вибрация тряхнула деревья, словно целая батарея концертных усилителей выдохнула залпом, заполнив пространство грозным гулом. А еще в этом звуке был некий ритм. Некий циклический пульс. Как у рубящих воздух лопастей вертолета.
Бетани вздрогнула и повернулась, не вставая, отыскивая взглядом источник шума. Но зафиксировать его, привязать к какой-то точке было невозможно. Рассеиваясь в воздухе, он как будто шел отовсюду и был везде.
А потом они услышали далекий крик.
Кричал человек.
Трэвис.
Он звал их.
Торопил.
Трэвис отбежал от радужки – не потому что знал, в каком направлении идти, а чтобы шум двигателей не мешал слушать. Оглянувшись, он увидел через «окно» мерцающий интерьер «Си стэллиона». На этой стороне радужку окружали массивные сосны и лиственные деревья, выросшие на месте голого когда-то «пятачка».
Он остановился ярдах в пятидесяти к югу и снова крикнул.
Прислушался.
Ничего.
Да если бы что-то и было, он все равно бы ничего не разобрал из-за шума лопастей. Ему даже не пришло в голову сказать пилотам, чтобы выключили этот чертов двигатель. Не подумал. Упустил из виду. Столько всего навалилось… Теперь времени уже не было.
Трэвис посмотрел на часы.
Осталось пятьдесят секунд.
Он снова закричал.
И через секунду услышал ответ. Далеко… справа. Прижав к себе цилиндр, Трэвис помчался на звук. Голоса доносились издалека. Может быть, шансов уже нет. Даже если они бегут к нему. Он отогнал эту мысль как бесполезную.
Не думать – бежать.
Но за первой мыслью последовала другая, еще менее приятная: он мог ошибиться в расчетах. Например, на десять секунд. Да, он считал очень внимательно, очень аккуратно, а когда приходилось округлять, отнимал, а не прибавлял. Может быть, у него в запасе еще несколько неучтенных секунд. Или, наоборот, их у него меньше.
Трэвис взглянул на цилиндр. Последний голубой огонек бесстрастно взирал на него.
Он кричал и кричал. И теперь слышал их яснее.
Ближе.
Но лишь чуть ближе.
Тридцать секунд.
Трэвис прибавил. Мышцы горели, словно их обожгло кислотой.
Он прислушался и услышал не только голоса, но и треск ломающихся веток. Они ближе, чем он думал! Намного ближе. Время еще есть!
Трэвис прорвался через сплетение ветвей двух стоящих плотно сосен и увидел…
Не Пэйдж и Бетани – белохвостых оленей.
Тридцать или сорок животных неслись через лес, спугнутые звуком, которого никогда прежде не слышали, – человеческим голосом. Они пронеслись мимо, по диагонали, едва не сбив его с ног. Каждое по двести фунтов весом и мчащееся со скоростью тридцать миль в час. Словно громыхающий по рельсам поезд.
– Чтоб вас! – крикнул он. Ближайший олень шарахнулся в сторону, лишь на мгновение нарушив строй.
Стадо пронеслось, и Трэвис снова рванул вперед.
И снова голос Пэйдж. Но такой безнадежно далекий и слабый…
Он посмотрел на часы.
Десять секунд.
Трэвис остановился. Посмотрел на голубой огонек.
Еще там, в Арике, он решил, что будет делать, если дело закончится вот так. Если время выйдет и он не сумеет спасти Пэйдж и Бетани. Если останется только вернуться через радужку.
Собственно, никакого выбора и не было. Ни тогда, ни сейчас.
Трэвис разжал пальцы, и цилиндр упал на мягкую землю, откатился на несколько дюймов и остановился, уставившись на него голубым глазком.
Трэвис сел и положил руки на колени.
Пять секунд.
Пэйдж бежала что есть сил. Бетани держалась рядом. Они ныряли под сучья, отталкивали ветки, перепрыгивали через ямки.
Пэйдж даже не думала о том, из-за чего такая спешка. Мыслей не было вообще. Был только восторг. Дикая, животная радость. Она не помнила, чтобы когда-либо испытывала такой взрыв эмоций.
Пэйдж бежала.
И ей было не важно, зачем и почему.
Ноль.
Время вышло.
Голубой огонек еще не погас.
Ничего удивительно. Оценка с завышением погрешностей, так это, кажется, называется. Огонек погаснет через несколько секунд.
Шум. Топот ног. Треск веток. Пэйдж и Бетани еще далеко. В любом случае они опоздают. Может быть, на минуту. Он услышал голос Пэйдж. Она звала его. Он не ответил. Зачем? Кричать сейчас – то же, что и лгать. Они и сами его найдут. И тогда он все объяснит.
Мысль осенила его через пять секунд после точки «зеро».
Нет, не осенила. Огрела дубинкой по голове. Невероятно! Как же он не подумал об этом раньше?!
Трэвис бросился к цилиндру, направил в никуда и положил палец на первую кнопку. Нажал. Радужка развернулась в воздухе, и он увидел высушенные солнцем листья и редкие кустики, услышал вой вертолетных двигателей. Он нажал третью кнопку. И конус света сделался ярче.
Последний огонек временной шкалы еще светился. В одном Трэвис не сомневался: если цилиндр отключится раньше, радужка погаснет вместе с ним.
Проекционный луч светился ярче, интенсивнее, заряжая «окно» перехода.
Секунды растягивались как обнаженные нервы.
Потом луч исчез, и огонек на временной шкале тоже исчез. Если между двумя этими событиями и был какой-то промежуток, Трэвис его не заметил.
Он посмотрел на радужку.
Она держалась.
«Окно» было открыто.