Говор и смешки сидевшей под брезентовым пологом компании стихли: мимо прошагала красотка-медсестра, чьи волнующие формы подчеркивались тщательно подогнанным под них армейским сукном. После некоторой паузы из собрания полевых касок прозвучало:
— Куда торопимся, Мэри? Мы здесь…
— После ваших взглядов — в аптеку, — раздался ответ. — За тестом на беременность!
Взрыв гогота оборвало рычание динамика, висевшего на просмоленной жерди электрического столба. Прозвучала команда к построению. Солдатики встрепенулись, вскидывая за плечи оружие. А к нему, Серегину, закинув голову в наблюдении за проложенными «фантомами» дымными перистыми трассами, начинающими истлевать в набирающем силу зное, шел никто иной, как верный дружок Джон, загорелый, словно орех, от жестокого иракского солнца.
Много воды утекло с тех пор, как покинули они великий и ужасный город Нью-Йорк, подавшись в наемники, спасаясь бегством от нажитых напастей. Теперь все точки приложения талантов Джона остались за океаном, неиспользованные возможности там же, и съемную квартирку в неблагополучном нью-йоркском районе отныне заменила ему воинская палатка, где все его личное имущество состояло из вещевого мешка, шкафчика, сборной койки и пластикового табурета. Хотя мебель за ним лишь числилась, входя в категорию собственности правительства США.
От суровой доли снайпера Джон уже полгода как избавился. Всегда старавшийся получать максимальные прибыли при минимальных затратах, он сумел перебраться в интенданты, устроившись кладовщиком на продовольственном складе, полагая, что если в жизни и есть место подвигу, то держаться от этого места надо подальше. Хотя, побывав вместе с ним в походах, засадах и кровопролитных, под плотным встречным огнем стычках, Серегин убедился не только в его природной изворотливости, но и в мастерстве талантливого стрелка, верного и беззаветного партнера. Вот — странность! В бою и в испытаниях это был цельный, чуткий друг и воин, в объятиях расчетливой цивилизации — прощелыга и плут… Или правы классики философии, говоря о бытие, как о факторе, определяющем сознание? А может, работал в Джоне некий механизм, безыскусно переключающий в нем соответствующие обстоятельствам и перспективам натуры?
О грозящих Олегу неприятностях приятель ведал: радио слухов и сплетен уже донесло до него весть о недобросовестном снайпере-чистоплюе, место которому в «Красном кресте» или в помощниках капеллана. Впрочем, в помощниках капеллан не нуждался. Верховный армейский жрец, чье слово в решении солдатских судеб считалось бесспорным и окончательным, на свою загадочную служебную кухню прихлебателей не допускал. В армии толклись представители всех конфессий, а потому капеллан считался универсальным знатоком множества религиозных течений. Хотя, ясное дело, поверхностным, но вслух об этом говорить было опасно: в отличие от российской традиции стукачество в армии США считалось нормой, а вот дедовщина, напротив, тягчайшим и свирепо наказуемым преступлением. Самым обычным сроком содержания в гарнизонной тюрьме были тридцать суток, а наряд вне очереди растягивался порой на сорок пять ночей в отличие от трехчасовой ночной чистки картошки в подсобке советского десантного гарнизона.
Присев на стул рядом с Олегом, Джон мечтательным взором обвел солнечную небесную панораму, покивал вдумчиво, словно одобряя представившуюся для обозрения картину окружающего его мира, а после изрек, не глядя в сторону расстроенного выволочкой товарища:
— А чего ты и в самом деле сачканул? Пиф-паф, и ходил бы сейчас героем, может, получил бы чек премиальных…
Олег перевел на собеседника усталый взор:
— Где ты видел премии в армии? И чего ради мне усугублять карму? Я сюда ехал не арабов крошить. Да и вообще легко рассуждать, сидя среди консервов и кока-колы…
— Ну, тут кто как устроится… — шаловливо пожал плечами Джон.
— Ты-то устроился, — зло продолжал Олег. — А куда теперь устроят меня? Наверняка будет «командирский суд», а то и «особую службу расследований» подключат… Для выяснения благонадежности. А там — один шаг до тюрьмы! Эти сволочи с нашим братом не церемонятся!
— А ты возьми, да попросись в ту же тюрьму надзирателем, — беспечно отсоветовал Джон. — Самое то. Сиди себе, сторожи местных папуасов. Сутки отбарабанил — двое — свободен. С питанием у сидельцев плохо, а я консервов подгоню… Денег их родственники найдут, дело проверенное, будет хороший бизнес… Навар — пополам…
— Кто ж меня туда назначит?
— Там вакансии есть, вчера троих надзирателей за перегибы с арестантами по-тихому отстранили… А ты вот что скажи: я уверовал! — Джон воздел к небу короткий толстый пальчик. — Уверовал, что оружие — грех, убийство — нарушение главной заповеди. Потому, мол, ствол дрогнул, нашла внезапная оторопь… Десница Господа сокрушила мое сознание! Религиозный мотив — это ого-го! Это лучше, чем прыщ на заднице зачесался, или скорпион в промежность ужалил… — Проникнувшись случайно пришедшей на ум идейкой, Джона понесло в ее дальнейшие просторы: — Главное, честно признаешь вину, но и тут же ей будет оправдание… А в тюрьму сейчас сердобольных и ищут… Да и куда тебя девать? В войсках недобор, так что домой не отправят. Слушай мой совет!
— Как же мне все осточертело! В том числе — и ты со своей болтовней!
— Да, мы сидим в заднице. Глубокой, но просторной, — оптимистично согласился Джон. — Не заводись, дружище… У нас была черная полоса. Хотя с другой стороны, она способна показаться светлой, кто знает дальнейшее развитие событий… Пытайся во всем увидеть хорошее. Скоро зима, а зимой здесь приятный климат… Как в Сан-Франциско. И это небо, поверь, симпатичнее, чем деревянная крыша над головой на социальном кладбище, куда бы нас уместила мафия… К тому же я вспоминаю твои рассказы о советской армии, и, думаю, что песок на зубах — лучше, чем иней на яйцах… — Он встал со стула, обвел своими наивно-блудливыми глазками палаточный лагерь и зашагал к капитальному кирпичному зданию бывшего иракского полицейского участка, где в подвальных прохладных недрах располагался его продовольственный рай.
Серегин лишь хмыкнул неопределенно, не нашедшись сказать что-либо в адрес этого неунывающего прохвоста.
Обошлось без «командирского суда». К вечеру объявили, что он назначается заведующим складом оперативно-тактического вооружения и переводится в интендантскую казарму. Услышав номер комнаты, Олег не без удивления уяснил, что соседом его опять становится незабвенный друг-мошенник.
— Моя протекция! — встретил тот Серегина на пороге нового обиталища. — Надеюсь, ты оценил усилия? — И, уже затворяя дверь, приникнув к уху товарища, пояснил шепотом, выпучивая глаза: — Все сам объяснил руководству… Про то, что уверовал, несовместимость с должностью… А вчера у оружейника нашего какую-то грыжу нашли, его срочно на Родину, иди принимай железки и патроны… Видишь, какой у тебя друг! Ты еще убедишься! Мы чего-нибудь еще с твоими новыми возможностями сообразим…
— Чего сообразим? — настороженно спросил Серегин.
— Ну… тут курды пасутся в округе… надежные, с пониманием обстановки… — Джон понизил громкость шепота на октаву. — Мусульмане не против приобрести: кто — винтовку, кто — чего…