И мы пошли в барак к бедному новопреставленному, возле которого были его товарищи. Испанские пленные мрачно, почти с угрозой смотрели на де Фокса.
– Мы похороним его, – сказал де Фокса, – по католическому обряду. Испанцы все католики. Я хочу, чтобы его похоронили как доброго католика.
– Мы не позволим, – сказал один из пленных. – Наш товарищ атеист, как и мы все. Это нужно уважать. Мы не дадим хоронить его по католическому обряду.
– Я представляю здесь Испанию, покойник – испанец, гражданин Испании, мы похороним его по католическому обряду. Вы понимаете меня?
– Нет, мы совсем вас не понимаем.
– Я – посол Испании и выполняю свой долг. Если вы не понимаете, это меня не касается.
И де Фокса удалился.
– Дорогой Августин, – сказал я ему, – генерал Эдквист – джентльмен. В его намерения не входит, чтобы ты нарушил волю покойного. Финны – свободные люди, они этого не поймут. Нужно найти компромисс.
– Да, но я посол правительства Франко и категорически не могу позволить похоронить испанца без католического обряда. И почему вы не могли похоронить его без меня? Ты это знаешь, ты знаешь, что делаешь. Ох, эта твоя мания вмешиваться не в свои дела…
– Хорошо, хорошо, я больше не буду тебя тревожить и не буду вмешиваться.
Мы пошли к генералу Эдквисту.
– Очевидно, – сказал генерал, – что, если покойный – коммунист и атеист, как утверждают его товарищи и чему я верю, его нельзя хоронить по католическому обряду. Я понимаю, вы посол Испании, и вы не можете…
Я предложил послать за итальянским священником, единственным католическим священнослужителем в Хельсинки (в Хельсинки имелся еще и католический епископ, голландец, но посылать за епископом было бы слишком). Отправили телеграмму католическому священнику. Через два дня священник приехал. Он понял ситуацию и все устроил в лучшем виде. Он был из северной Ломбардии, горец, очень простой, очень маленький и чистенький священник.
Похороны состоялись на следующий день. Гроб несли четыре товарища покойного. Знамя франкистской Испании положили на дно могилы, вырытой в замерзшей земле с помощью динамита. Отделение финских солдат выстроилось на краю могилы на скромном военном кладбище посреди маленькой поляны в лесу. Снег мягко сыпал в слабом отблеске дня. За гробом следовали посол де Фокса, генерал Эдквист, я, военнопленные и несколько финских солдат. Священник в епитрахили и с псалтырем в руках держался шагах в пятидесяти от могилы. Из его уст не доносилось ни звука, он произносил заупокойные молитвы, но в сторону, дабы не нарушать волю покойного. Когда гроб был опущен в землю, отделение финских стрелков, состоящее из протестантов, разрядило винтовки в воздух. Генерал Эдквист, финские солдаты, офицеры и я сделали под козырек. Посол де Фокса отсалютовал по-фашистски, выбросив руку вперед. Товарищи покойного подняли сжатую в кулак руку. На следующий день де Фокса уехал. Перед посадкой в вагон он отвел меня в сторону и сказал:
– Я благодарен тебе за все, что ты сделал. Ты добрый человек. Извини, если я тебя немного отругал, но ты понимаешь… Ты все время вмешиваешься в дела, которые тебя не касаются!
Прошло несколько дней. Красные военнопленные ждали ответа из Мадрида, ответ задерживался. Генерал Эдквист слегка нервничал.
– Поймите, – говорил он мне, – не могу же я вечно стеречь этих пленных. Нужно что-то решать. Или их отзовут в Испанию, или их нужно отправить в лагерь. Положение шаткое. Лучше держать их здесь, но не могу же я сторожить их целую вечность.
– Наберитесь еще немного терпения, ответ, без сомнения, скоро придет.
Вскоре пришел ответ: «Военнопленные, объявившие себя испанцами, будут признаны испанскими гражданами, если признают режим Франко и пожелают вернуться в Испанию».
– Пойдите и объясните им их положение, – сказал мне генерал Эдквист.
Я пошел к пленным и все им рассказал.
– Мы не признаём режима Франко и не хотим возвращаться в Испанию, – ответили пленные.
– Я уважаю то, что вы не меняете своего решения, – сказал я, – но должен заметить, что ваше положение очень шаткое. Если вы признаете, что сражались против финнов как красные испанцы, вас расстреляют. На войне действуют военные законы. Сделайте так, чтобы я мог вам помочь. Одумайтесь, прошу вас. Ведь, в сущности, вы – испанцы. Все красные испанцы в Испании уже давно признали режим Франко. Красные проиграли, их верность своему делу не мешает им признать, что Франко победил. Делайте и вы, как красные в Испании. Признайте ваше поражение.
– Красных в Испании больше нет. Их всех расстреляли.
– Кто вам сказал?
– Прочитали в советских газетах. Мы никогда не признаем режим Франко. Пусть лучше нас расстреляют финны, чем Франко.
– Знаете, вы мне надоели, мне надоела красная Испания, франкистская Испания, Россия. Но я не могу вас оставить, и я вас не оставлю. Я сделаю все, чтобы вам помочь. Если вы не хотите признавать режим Франко и возвращаться в Испанию, ладно, я сам подпишу заявление за вас. Возьму на себя подлог, но спасу вам жизнь. Вы поняли?
– А мы будем протестовать, мы заявим, что вы подделали наши подписи. Оставьте нас в покое, пожалуйста. И занимайтесь своими делами. Вы ведь не испанец? Нет. Тогда чего вы вмешиваетесь?
– Я не испанец, но я человек и гражданин и не оставлю вас. Повторяю, позвольте мне помочь вам. Вы вернетесь в Испанию и будете жить, как и все красные, признавшие свое поражение. Вы молоды, и я не дам вам погибнуть.
– Оставьте нас в покое.
Я расстроился. Генерал Эдквист сказал мне:
– Надо известить об этом господина посла, послать ему телеграмму, чтобы он сам приехал уладить этот вопрос.
Я послал де Фокса телеграмму: «Пленные отказываются приезжай скорее убедить их».
Через два дня приехал де Фокса. Дул сильный северный ветер, де Фокса заледенел как сосулька. Едва увидев меня, он закричал:
– Опять ты? Когда я от тебя избавлюсь? Ты хочешь, чтобы я приехал и убедил их против их воли? Ты не знаешь испанцев, они упрямы, как толедские мулы. Зачем ты прислал мне телеграмму? Что я должен, по-твоему, делать, раз уж я приехал?
– Пойти поговорить с ними, – сказал я ему, – может быть…
– Да, да, я знаю, для этого и приехал. Но пойми ты, в конце концов…
Он пошел к пленным, я направился с ним. Пленные были неумолимы. Де Фокса просил, умолял, угрожал – все было бесполезно.
– Нас расстреляют. Ладно. А потом? – сказали пленные.
– А потом я прикажу похоронить вас по католическому обряду! – крикнул де Фокса, распаляясь до слез.
Поскольку мой дорогой Августин – добрый человек, такое великое ужасающее упрямство выводило его из себя.
– Вы этого не сделаете, – сказали пленные, – usted es un hombre honesto, вы – порядочный человек.