– У вас в поселке есть снегоуборочная машина, только для своих. Наша зимой сломалась, так весь город снегом завалило на целую неделю. Завалило снегом, понятно? А вы не захотели нам помочь, дороги расчистить!
– А вода? – негромко напомнил Ральф.
Все закивали.
– Прошлой зимой меня здесь вообще не было! И насчет воды не я решаю. И к этому Уэстону я никакого отношения не имею…
– Нам плату за электричество задрали до небес, потому что ваш поселок прорву электроэнергии тратит!
– Ваши отходы реку загрязняют!
– Я просто здесь живу, – оправдывался Барри. – Я…
– Уэстону проломили голову, – повторила Лорелин. – А изо рта шла пена – значит, еще и отравили. Маленький совсем, я его знала.
– Не я это сделал!
– Не ты, – согласился Хэнк.
Как только раздался его серьезный голос, остальные притихли.
– Но ты ничего не сделал, чтобы им помешать.
Глядя в глаза старика, Барри вдруг понял, что ему никогда не выиграть этот спор. Для всех окружающих он навеки замаран наравне с другими жителями Бонита-Висты.
– Они убивают наших детей, – сказала женщина у окна.
– Разозлились, что мы не стали плясать под их дудку, и теперь хотят убить наших детей!
Голос Джо дрожал от гнева:
– Сначала собак… Потом детей… Дальше что?
Барри хотелось возразить, однако слова не шли с языка. На первый взгляд, нелепое обвинение, но если честно, Барри не мог с уверенностью его отмести. Ни за что на свете он не станет защищать ассоциацию домовладельцев.
– Лучше возьми еду с собой, – произнес за стойкой Берт.
По голосу было ясно, что это не совет, а приказ.
Взгляд Барри упал на белый прямоугольник картона, прислоненный к кассовому аппарату: «Мы оставляем за собой право ОТКАЗАТЬ в обслуживании ЛЮБОМУ КЛИЕНТУ».
Судя по всему, сегодня он в последний раз здесь обедал. И навынос ему вряд ли что-нибудь продадут.
Барри встал, одним глотком допил воду и подошел к кассе.
Он не удивится, если Берт его и из офиса выгонит. А другое помещение найти будет нелегко, если настроение завсегдатаев кафе выражает общее мнение в городке.
Дома работать запрещает ассоциация, так что он, прямо по старинной поговорке, попал между молотом и наковальней.
Может, поставить палатку в лесу, запитать компьютер от электрогенератора, да там и работать?
Берт хмуро вручил ему промасленный пакет с сэндвичами, взял деньги и молча протянул сдачу. Барри, ни на кого не глядя, прошел прямо к двери. Его шаги громко отдавались в мертвой тишине.
На улице дышалось чуть легче, и подступившая клаустрофобия развеялась. Такое чувство, словно вернулся в реальный мир, проснувшись от навязчиво-бредового сна.
Через пятнадцать минут, расправившись с сэндвичами, Барри вновь погрузился в мир смерти и сверхъестественных ужасов. Неприятное происшествие отступило на задний план, оставшись в глубине сознания как живописная деталь, которую можно использовать в новом романе.
Он писал очередную главу от лица монстра. Пальцы летали по клавишам, не поспевая за мыслью, как вдруг тишину офиса нарушил звон разбитого стекла. В окно рядом с компьютером влетел бейсбольный мячик, веером посыпались осколки. Барри машинально пригнулся. Может, просто дети нечаянно отбили мяч не в ту сторону, однако в глубине души Барри в этом сомневался. Подождав немного, он выскочил на крыльцо и увидел человека, убегающего в сторону кафе.
Что это – просто предупреждение или начало систематической травли? Оба варианта казались малопривлекательными. Перед уходом Барри скопировал рабочие файлы на дискету, которую забрал с собой.
Было около полуночи. Они лежали в постели и молчали под тихое бормотание телевизора.
– Может, нам уехать? – вполголоса спросила Морин.
– Нет, – ответил Барри, чувствуя крепнущую решимость. – Не доставлю этим уродам такого удовольствия.
Морин протянула, пародируя техасский акцент:
– Никто не выгонит нас из города до заката!
– Вот именно.
– По принципу «пусть нам будет хуже»? Ни одна фирма в Корбане не станет со мной работать. Я не преувеличиваю.
– И не надо. Ну их, придурков. Я на двоих прекрасно заработаю.
– Я не хочу бросать профессию из-за того, что ты уперся и непонятно с кем решил мериться пиписьками!
– А как насчет калифорнийских клиентов?
– Несколько еще остались, – признала Морин. – Но не в этом дело! Если вернуться в Калифорнию, я бы втрое больше набрала.
– У тебя есть электронная бухгалтерская империя.
– С этим тоже проще будет в Калифорнии.
– Не хочется удирать, поджав хвост. И потом, обидно, что нас обвиняют, когда мы ни сном ни духом.
– Вот и огребаем с обеих сторон – и от ассоциации, и от ее противников. Не понимаю, зачем дальше мучиться.
– Потому что мы любим наш дом. Потому что нам здесь нравится. Все те же причины, по которым мы решили здесь поселиться. Ничего не изменилось. Подумаешь, стало меньше друзей…
Морин вздохнула.
– Купили бы мы участок не здесь, а в городе…
– В городе мы бы не купили. Правду сказал Рэй: мы живем здесь, потому что нас привлекают красивые виды, асфальтированные дорожки и хорошие дома. Нам хочется жить в сельской местности, только в ее улучшенном варианте, как в кино. Вот и расплачиваемся теперь… Скажи честно, понравилось бы тебе жить в трейлере или в какой-нибудь развалюхе на окраине Корбана?
– Можно построить собственный дом.
– Ага, в окружении работяг, которые колотят своих жен. И с завистью смотреть издали на Бонита-Висту…
– Значит, тут классовый вопрос?
– Ну да, – отозвался Барри. – Выходит, так. Об этом сейчас не принято говорить, все старательно делают вид, что классовых различий не существует, но они есть. Мы с тобой – образованные, обеспеченные люди, а из местных большинство хорошо если среднюю школу закончили, за пределы штата никогда не выезжали. Нам с ними не ужиться.
Барри вспомнил, как пригласил к себе приятелей из кафе, и ему вдруг стало страшно: он рассуждает о них совсем как эти, из ассоциации.
– Нам и здесь ни с кем не ужиться, – сказала Морин.
Барри изобразил сладенькую улыбочку и захлопал ресницами.
– Разве нам друг друга мало?
Морин ответила не сразу.
– Я не буду вечно терпеть. Ты можешь писать книги где угодно: хоть здесь, хоть в Калифорнии, хоть в Нью-Йорке. А я – бухгалтер, я работаю с людьми. Посмотрим, как пойдет работа по интернету, но я ничего не обещаю. Если почувствую, что больше не могу тут оставаться, мы сейчас же уедем.