Неизвестно даже, человек ли Колхаун.
Об этом тоже не хотелось думать.
Ральф с бесстрастным лицом стоял возле квадратной дыры в стене, похожей на какой-то лаз, размером с большой телевизор.
– Мне что, туда лезть? – спросил Барри.
– Когда будете готовы.
– А куда эта штука ведет?
Ральф не ответил.
Барри посмотрел на отверстие в стене, на переминающихся с ноги на ногу добровольцев и снова на отверстие. Его бросило в пот, накатил темный ужас. Он все старался задвинуть в глубь сознания главное условие предстоящей битвы, а теперь ни о чем другом не мог думать: один из двоих должен умереть. Через какой-нибудь час он сам или Джаспер Колхаун будет убит.
Барри сомневался, что способен хладнокровно убить председателя. Да, он ненавидел Колхауна и только порадовался бы, если б того хватил удар. Но убить, своими руками?.. Скорее всего, если ему посчастливится выйти победителем, он пощадит старика. А тогда, следуя традициям фильмов и романов, Колхаун извернется и ударит в спину, и Барри придется все-таки его прикончить. Это уже будет справедливо и оправданно.
Один из них должен умереть.
Нехитрая истина, от которой нет спасения.
Барри, глубоко вздохнув, заглянул в темную дыру, потом опустился на четвереньки. Он ожидал, что Ральф незаметно подаст ему какой-нибудь знак на прощание – улыбнется, кивнет, шепнет: «Удачи!» Но доброволец стоял с каменным лицом.
Пол был бетонный, холодный и твердый. Барри то и дело попадал пальцем или коленом в какие-то липкие лужи. Сперва его обступила кромешная тьма – она казалась самостоятельной сущностью, а не просто отсутствием света. Барри ободрал локти о стены и несколько раз стукнулся головой. Затем впереди возник, мало-помалу приближаясь, сероватый четырехугольник. У самого выхода туннель расширялся. Барри смог встать.
И оказался на арене.
В первое мгновение он ничего не понял: грязный пол, слой пропитанных кровью опилок, высокие стены вокруг, поднимающиеся амфитеатром ряды зрительских мест. Дом Колхауна, даже при своих внушительных размерах, никак не мог такое вместить – и все же приходилось верить собственным глазам. На трибунах Барри увидел своих соседей, жителей Бонита-Висты, в строгих костюмах и нарядных вечерних платьях.
В потолке было окно, вроде люка. Сквозь армированное стекло падали отсветы далеких молний. Глухо гремел гром. Саму арену освещали только масляные светильники и факелы, укрепленные на дальней стене, кольцом охватывающей трибуны. В центре посыпанного опилками круга на высоком бамбуковом шесте свисал с крюка еще один светильник, в форме… человеческой головы.
У Барри перехватило горло. Вглядываясь в полумрак, он понял, что это не просто подобие, а настоящая человеческая голова. Язычки пламени мелькают меж приоткрытых губ, пляшут в пустых глазницах. Барри шагнул вперед. Он не хотел видеть, но должен был убедиться наверняка.
Дилан.
В оранжевых отсветах отчетливо проступили хорошо знакомые черты.
Барри хотелось закричать, ударить кого-нибудь, разнести к чертям это проклятое здание и всех, кто в нем находится. Он повернулся к трибунам и увидел радостно-возбужденные лица женщин, каждый день бегавших трусцой мимо его дома. Знакомых, с кем он играл в теннис. Майк, сидевший у прохода, замахал рукой:
– Мы с тобою, дружище!
Рядом кивала Тина.
Барри знал – они не с ним. Они пришли не для того, чтобы его поддержать.
Они просто хотят крови.
Стюарты уже отвернулись и мило болтали с Фрэнком, Одри и еще какой-то женщиной. Все весело смеялись.
Барри снова посмотрел на фонарь из головы Дилана. Вспомнил, сколько они пережили вместе, как познакомились на семинаре по истории научно-фантастического кино, как отрывались по вечерам в «Майндербайндере», как встречались с двумя сестрами-двойняшками и как те подрались на концерте Сюзанны Веги, с визгом и выдиранием волос друг дружке.
– Дилан… – прошептал он.
В темноте у дальнего края арены возникло движение. Барри, нахмурившись, шагнул вперед, мимо шеста с головой друга.
И увидел Джаспера Колхауна.
Председатель стоял у дальней стены. И ждал.
Будто по сигналу, обрушился новый раскат грома. Разразилась гроза, которую предвещали зарницы.
Колхаун ухмылялся. В ярких вспышках молний Барри вдруг почудилось, что лицо председателя… изменилось. Другие члены правления в ложе у северного края арены тоже на миг преобразились, словно в ослепительном свете проступила истинная природа зловещих старцев.
Нет, такое могло бы случиться в одном из его романов. Не в действительности.
Лицо Колхауна исказилось… и вновь стало прежним.
Барри неудержимо хотелось кинуться бежать. Он с трудом заставил себя остаться на месте. Наверное, это было очень заметно. Майк, Фрэнк и еще несколько человек рядом с ними начали скандировать:
– Де-вя-но-ста-я ста-тья! Де-вя-но-ста-я ста-тья!
Очевидно, требовали немедленно приступить к поединку. Крик подхватили на других трибунах:
– Девяностая статья! Девяностая статья!
Бетонные стены отражали и усиливали звук. За дружным хором скандирующих Барри различил разговоры в толпе – зрители заключали пари, делали ставки на исход боя и азартно предвкушали жестокое кровопролитие.
Колхаун был одет в свою нелепую мантию. Хорошо, подумал Барри, – складки ткани сковывают движения. Они помешают старику атаковать и защищаться.
Кого он пытается обмануть? Колхаун – чудовище. Глупо даже надеяться, что их силы равны. Будь у Барри хоть малейший шанс на победу, председатель не вступил бы в поединок. Все подстроено, результат предрешен. Если Барри хочет выйти отсюда живым, надо срочно делать ноги.
Он обернулся: у двери, через которую он вошел, стояли добровольцы. Со стороны Колхауна дверей не было. А стена вокруг арены слишком высока, чтобы через нее перелезть, даже если бы он сумел прорваться сквозь нарядную толпу зрителей.
Впервые Барри задумался: если его все-таки убьют, что сделают с телом? Сообщат ли Морин? Обставят ли все так, будто он стал жертвой аварии, или он останется без вести пропавшим, и Морин с будущим сыном или дочкой так и не узнают, что с ним сталось? Может, из его головы тоже сделают фонарь и украсят ею чертову арену?
Надо было рассказать Морин. Хотя бы письмо отправить, чтобы она знала правду.
Джаспер Колхаун вскинул руки, и зрители мигом затихли. Даже гром умолк. Председатель улыбнулся и дважды хлопнул в ладоши.
Из-за спин пятерых старцев вынырнул Пол Генри, вновь одетый в ливрею. Остановишись у края трибуны, он подул в трубу, которую было совсем не слышно, зато голос прозвучал отчетливо:
– Начинаем игру!