– Нет. После того… Может, я говорю глупости, но мне кажется, что мама его остановила. Когда я в последний раз видела ее под водой, она была очень… сильной. Пап, как мне ее не хватает. Привыкнуть не могу к тому, что больше не увижу ее.
– Мама и сейчас с тобой. И со мной. Она навсегда останется с нами. Мы ее любили, а она любила нас. Любовь не может исчезнуть.
Мне очень хочется верить отцовским словам. Хочется, чтобы смерть человека не обрывала полностью связи с ним. Но сейчас у меня совсем другие ощущения. Каждую секунду я остро чувствую мамино отсутствие. Пустоту пространства, в котором прежде была мама. Тишину там, где должен звучать ее голос. Жуткое одиночество при одной мысли, что она уже никогда не подойдет и не обнимет меня.
– Медальон, – напоминает отец. – Ты не против, если мы вернем его Айрис?
– Я согласна. Даже хочу этого.
Беремся за руки и идем к могиле супругов Хеммингс.
– Но как мы это сделаем? – спохватываюсь я. – Нельзя же просто положить медальон на могилу. Кто-нибудь его заберет.
– Я все продумал.
Отец лезет в рюкзак и достает садовую лопатку.
– Пап, ты даешь! Надо же, какой ты у меня предусмотрительный.
– Это еще не все.
Он достает бумажный мешок, полный крепеньких коричневых кругляшей, похожих на луковицы.
– Ты что, собрался сажать лук? На могиле?
– Глупенькая, это не те луковицы. Это нарциссы. Весной они расцветут.
Мы встаем по обе стороны травяного прямоугольника. Невдалеке от надгробного камня отец выкапывает небольшую траншею. Медальон я кладу посередине, но тут же снова беру его в руки.
– Там остались фотографии. Надо их вынуть.
Ногтем открываю створки медальона, вынимаю рамочки и вытаскиваю из них снимки. Что с ними делать – не знаю и пока просто запихиваю в карман.
– Правильно, – кивает отец и вдруг добавляет: – Я знаю, и ты знаешь.
– О чем? – спрашиваю я, защелкивая створки.
– Я знаю об этих снимках. Я знаю, что твоим отцом был Роб.
Теперь мой черед стоять с разинутым ртом.
– Серьезно? И давно тебе это известно?
– Всегда знал. С тех пор, как твоя мама сказала, что беременна.
– Ты… знал.
– Это ничуть не изменило моего отношения к твоей маме. Я любил ее и верил, что полюблю ее ребенка. Так оно и случилось. Я тебя люблю и всегда буду любить.
Отец не улыбается. После озера я не видела его улыбающимся. Он предельно серьезен, но в его лице столько нежности, что мне хочется его обнять. Не сейчас. Сейчас нас разделяют полметра земли, в которой покоятся останки незнакомых мне стариков. Я это сделаю потом, не на кладбище.
– И для меня ничего не изменилось. Ты всегда был и будешь моим отцом.
Он не улыбается, но выражение лица слегка меняется. Проскальзывает тень улыбки.
– Ну что, украсим могилу Айрис и Гарри?
Я киваю.
Снова опускаю медальон в землю, потом высаживаю луковицы нарциссов. Закончив, уступаю место отцу. Он тщательно присыпает их землей, разравнивает, пока среди травы не остается узкая аккуратная полоска.
– Я хочу, чтобы и у мамы росли цветы, – говорю я.
На следующий день спасатели извлекли ее тело. Нам объяснили, что маму затянуло в карстовую воронку.
– Обязательно. Только не здесь. Дома, чтобы мы в любое время могли к ней прийти. Скоро они должны закончить… вскрытие, экспертизу. Тогда я и подумаю, где и как ее похоронить. Мы можем положить рядом и пепел Мисти.
– Да. Маме бы это понравилось. Пап, я тебе помогу. Вместе будем думать. Мы обязательно сделаем все как надо.
– Я и не сомневался, что ты мне поможешь.
– Я люблю тебя, папа.
– Знаю, девочка моя. И я тебя люблю.
Спустя три месяца
Пальцами ног ощущаю край мостика. Вокруг оглушающе шумно. Из мощных динамиков разносится голос диктора, он называет имена участниц. Наши имена. Зрители одобрительно хлопают, кричат и свистят, звуки искаженным эхом отражаются от стен и потолка.
Я поплыву по пятой дорожке. Услышав свое имя, я поднимаю голову к зрительским трибунам.
Отец пришел с фотоаппаратом, готовый запечатлевать каждую секунду моего заплыва. Но пока аппарат болтается у него на шее, а отец, вскочив на ноги, приветственно машет мне. Рядом с ним мать Милтона. Она сидит, но тоже машет обеими руками. Совсем как верующие в Церкви возрождения. Они с Милтоном ходят на все мои соревнования. К каждому готовятся основательно. Приносят подушечки, чтобы было удобнее сидеть на жестких пластиковых стульях, и большую сумку-холодильник с едой и напитками. Миссис Адейеми не пришла к нам в день возвращения из Кингслея, но подготовилась к нему: дома нас ждал полный холодильник. Перед тем как отправиться за мной в Кингслей, мама зашла к ней и оставила запасной ключ.
– Она сказала: «На всякий случай». Мне это показалось странным. Мы так давно не виделись. И не очень уж далеко они с Кларком собрались. Потом она обняла меня так, словно прощалась. Я не сразу врубилась, а когда услышала новости, поняла: твоя мама пыталась мне о чем-то сказать. После такого я не могла, не имела права греть задницу в кресле и пялиться в телик. Она же рассчитывала на мою помощь.
Всю статистику по моим выступлениям отец переложил на Милтона, у того на коленях – планшет, куда уже занесены необходимые данные. Только добавляй результаты. Пока я переодевалась, Милтон успел несколько раз перепроверить свою базу данных. Даже если я окажусь на последнем месте, он не станет меня осуждать. И отец тоже.
– Каким бы ни был сегодня твой результат, знай: я горжусь тобой, – напоминает мне отец. – И мама тоже.
Мама. Сейчас она должна бы сидеть рядом с отцом… Мне нельзя думать о ней, иначе я провалю состязания.
Я ограничиваюсь коротким приветственным взмахом и отключаюсь от внешнего мира. У меня свои ритуалы, помогающие успокоить нервы и сосредоточиться. Проверяю, не выбиваются ли из-под шапочки волосы, поправляю очки. Потом смотрю на бирюзовый прямоугольник воды.
Стартовый судья дает команду приготовиться. Шум на трибунах постепенно стихает.
Делаю пару затяжных вдохов и выдохов.
Я смогу. Я знаю: у меня получится.
Я сделаю это ради отца, ради Милтона, ради его матери, которая все эти месяцы возилась со мной, как с родной дочкой.
И конечно же, я сделаю это ради моей мамы.
– На старт!
Жду электронного сигнала. Только бы не опередить его… Вот и сигнал. Мои соперницы прыгают в воду. У пловцов есть поверье: как нырнешь, так и поплывешь. Стараюсь, чтобы мое погружение было безупречным. Разрезаю воду, сжимаю брюшные мышцы, опускаюсь чуть глубже и плыву, стараясь подольше продержаться на запасенном воздухе. Уши заполняет шум несущейся воды.