Впрочем, я и не особо хотел становиться предметом всеобщего обожания. Мне б аптечку для начала, потом обменять свое золото и пулемет на бензин да патроны – и до свидания. Но, похоже, так просто свалить не получится.
– Гляньте, что у него на груди, – ткнула в меня пальцем все та же глазастая в кольчуге.
Я невольно опустил взгляд…
Ну да, располосованная, окровавленная камуфла провисла книзу бурыми лоскутами, за которыми несложно было разглядеть подарок Буки, вбитый пулей в мое тело и вросший в него намертво. Выточенная из бронепластины летучая мышь с распростертыми крыльями и знаком радиационной опасности в когтях. Издалека можно принять за наколку, но девка попалась на редкость зоркая. И ладошки черные от порохового нагара. Интересно, не она ли недавно стрельнула из пушки прямо в центр Дерева Жизни?
Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Мутантов тут стопроцентно не любили, досталось людям от них крепко. И какая разница, что мутант сделал хорошего с четверть часа назад? Главное – вот он, стоит прямо перед ними. Не такой, как все. Другой. Чужой…
– Глядишь, если б не он, и князь был бы жив… – отчетливо произнес кто-то в толпе. – И два воина наших не стали бы инвалидами…
– Точно, – сказал я, доставая из ножен «Бритву». – Если б не я, все было бы у вас хорошо. И скведы форты ваши не уничтожили, и вас сюда, в Кремль, не загнали. И вообще Последней Войны бы не было. Это я виноват во всех бедах. А теперь давайте, начинайте. Вас много, я один. Посмотрим, сколько самых смелых и справедливых новгородцев отправится сопровождать меня сегодня в Край Вечной Войны.
Я говорил, но толку от этого было немного. Кольцо неуклонно сжималось. Задние напирали на передних, которые, может, и хотели бы теперь держаться подальше от «Бритвы», постепенно наливающейся холодным светом, но получалось это у них неважно. Задним всегда проще. Дави и дави себе в чужие спины, прикрываясь за ними, словно за щитами. А потом, когда в плоти передних завязнут чужие клинки, можно толкнуть посильнее безвольный труп и всадить свой меч в обезоруженного врага. И вот ты – герой, а о том, кто умер, можно немного погоревать, а потом забыть. Помнят героев, погибшие быстро забываются…
До ближайшего молодого парня с мечом и испуганными глазами оставалось метра три, когда над толпой раздался зычный голос.
– Эй, соплеменники! Нешто ополоумели вы, или как? Этот чужак один вышел против скведов, а вы на него толпой прете? А ну-ка, посторонитесь!
Голос Никифора было сложно спутать с чьим-то другим. И противостоять его убедительному напору – тоже. Однако некоторые в толпе были настроены решительно.
– А ты кто такой, кузнец, чтоб народу указывать, что делать? – взвился чей-то надтреснутый фальцет. – Тоже мне, выискался, защитник мутантов!
Хрясть!
Над толпой взвилась и опустилась знакомая бейсбольная бита. Обладатель фальцета взвизгнул было:
– Ты чо творишь? На своих братьев…
И заскулил, подавившись недоговоренными словами.
– Не брат ты мне, тварь неблагодарная, – ровно прогудел голос кузнеца. – Я скорей того мутанта братом назову, что людей от смерти неминучей спас.
– Да ты совсем…
Вжик!
Еще один возмущенный голос прервался стоном боли. Толпа вздрогнула – и расступилась. Стоны и крики боли единственное, что способно остановить этот жуткий организм, состоящий из обезличенных людских оболочек. Ну, может, еще водометы и полицейские кордоны, но в этом мире и то, и другое исчезло в горниле Последней Войны две сотни лет назад…
В образовавшемся проходе стояли Никифор с бейсбольной битой в руках и Степан – с боевой плетью. Возле их ног корчились двое типов бомжеватого вида. Один держался за плечо, второй – за лицо, которое пересекала быстро вспухающая багровая полоса. Впрочем, Никифор не был настроен на благодушие и снисхождение. Носок его сапога врезался в ребра ближайшего бомжа.
– Ну чо, говори, сколь вам заплатила родня покалеченных придурков, чтоб вы народ на чужака науськали?
Бомж завыл, забился в конвульсиях, меж его губ появилась пена.
– Не трожь юродивого, – неуверенно произнес кто-то в толпе. На что Степан быстро выхватил из чехла нож, наклонился и клинком разжал зубы бомжа, изо рта которого на землю упал маленький кусочек мыла.
– Ну, теперь все ясно, – кивнул Никифор. – Напускали в Кремль всякого городского отребья, и теперь оно тут голос подает. Значится, так. Князя у нас теперь нет, закона нет, и совесть вы тоже последнюю растеряли. Если рядом с вами плечом к плечу бьется кто-то, какая разница, кто он?
Мясистый палец кузнеца указал на меня.
– Я вижу перед собой товарища по оружию. И если кто-то видит другое, пусть выйдет против меня прям здесь и сейчас, хоть с мечом, хоть с копьем. А я уж постараюсь глаза его бесстыжие в тупую башку вколотить, потому что они ему без надобности, ежели он ими смотреть не умеет.
На несколько секунд над толпой повисла тишина, которую разорвал звонкий девичий голос.
– Складно говоришь, кузнец. И складно суд вершишь. Думаю, погорячились мы с чужаком. Прав ты, Никифор, ни за что мы человека обидели. Человека, не мутанта, настоящего человека. Спасибо тебе, кузнец, за слова твои мудрые. Посему думаю я, что лучшего князя, чем ты, Новгороду и не нужно.
Столь длинную и витиеватую речь выдала та самая глазастая деваха, похожая в своей кольчуге на русалку в серебристой чешуе. Только вместо хвоста у нее были две весьма стройные ноги, запакованные в слишком свободные кожаные штаны, впрочем, не скрывавшие девичьих достоинств…
Стоп. О чем это я? Понятно о чем. Расслабился, поняв, что агрессивно настроенная толпа распалась на отдельных людей, способных думать самостоятельно. Что подтвердилось отдельными выкриками, постепенно перешедшими в многоголосое скандирование:
– Никифора в князья! Кузнеца поставить правителем Новгородским!
Нормальный ход. Толпа была агрессивно настроенной – толпа распалась, чтобы подумать, – толпа вновь воссоединилась. И даже тот, кто был против, все равно сейчас орал вместе со всеми:
– Никифор – князь Великого Новгорода!
Кузнец задумчиво похлопывал битой по лопатообразной ладони, рядом брат Степан слегка растерянно чесал переносицу рукоятью боевой плети.
Впрочем, замешательство братьев длилось недолго. Никифор решительно засунул биту за пояс и низко, с отмашкой рукой понизу, поклонился толпе.
– Благодарю за доверие, народ новгородский, – прогудел он. – Клянусь править честно, воздавая за зло по закону, а за добро – по справедливости.
Это он правильно. Хотя закон что дышло, а справедливость у каждого своя, но людям нравятся такие слова. Стало быть, новый князь как минимум не дурак, а это уже большое благо.
Я выдохнул и спрятал «Бритву» в ножны. Теперь, когда князь высказался в защиту «мутанта», тому можно особо не беспокоиться о своей безопасности. У нас же что до апокалипсиса, что после: начальство сказало «нельзя», значит, никто с ним не спорит. Тем более, что после апокалипсиса все проще. Несогласным немедленно выписывается терапия от их личной правды – бейсбольной битой по горбу без суда и следствия. Действенное средство, от правдоискательства излечивает моментом. Жаль, что никто там, за океаном, двести лет назад правдолюбцам его не прописал. Глядишь, и мир был бы целехонек.