Но Мальф в своих мыслях был далеко и от Москвы, и от своих товарищей. Ночной разговор внес в его душу смятение, которое он не мог побороть. Он словно дистанцировался от остальных, не зная, чего ждать от самого себя. Он понимал, что сейчас для него начинается главное испытание. И понимал, что никому, и ему в том числе, неизвестно, кем он выйдет из этого похода. Тем же Мальфом, который прожил свою жизнь в маленьком поселке, но с новым умением и новым знанием, или все-таки эта сила изменит его так, что он не сможет ею управлять. Слова о том, что, еще не родившись, он привел в ужас своих создателей, напугали его. Он корил себя за то, что выругал Саньку, хоть Тальберг и говорил ему беречь мальчика. Он проклинал себя за то, что пошел на поводу у шайнов. Его мучил такой же приступ слабости, как там, в Сыске, когда он опустил руки и хотел уйти из жизни. Мальф боялся себя. Он боялся того, что сейчас любой его шаг может стать опасным для окружающих. Но тут его тягостные мысли прервал внезапно заскуливший Канчар.
Крысопес принюхался, высоко подняв голову, а потом беспомощно сел на дорогу.
– Что с ним? – Оселя обернулся к Мальфу. – Никогда с ним такого не было. След потерял, что ли?
– След он никогда не потеряет, – Мальф присел на корточки рядом с псом и обнял его.
Однако зверь не успокаивался. Он мотал головой и пытался вырваться из человеческих объятий.
– Боится и не знает, где спрятаться, – объяснил Мальф.
– Он? Боится? – изумился Оселя. – Давай, Канчар, вперед!
Пес сделал вид, что выполняет приказ хозяина, но, пройдя два шага, опять лег на землю и положил голову на лапы.
– Тихо! – вдруг приказал Остронег. – Всем слушать!
– Нечего слушать, – сказал Мальф. – Я слышу рой, который…
Договорить он не успел. Из-за полуразрушенного здания, под крышей которого еще виднелись рекламные буквы «Кино ….жественный», на людей вылетел темный и плотный рой насекомых.
– Серые пчелы! – успел выдохнуть Остронег.
Стая смертоносных пчел, словно руководимая каким-то общим разумом, разделилась на два рукава и врезалась в Редедю, шедшего впереди всех, зажав его в убийственные клещи.
– Все ко мне! – закричал Мальф. – Делай как я!
Он присел на одно колено и низко наклонился, прижав голову к согнутой ноге. Остальные, не раздумывая, сгруппировались вокруг Мальфа и лежащего рядом с ним Канчара и тоже приняли защитную позу.
Серые пчелы закрыли Редедю черным саваном. Он уже не шевелился, мгновенно убитый ядом насекомых. Затем рой ринулся на сбившихся в кучу путников. Но на самом подлете не ударил смертельными клиньями по людям, а обтек их, будто они были закрыты невидимым куполом. Рой не унимался, он организовался в вихрь, который, как вывернутая наизнанку воронка, закружил над людьми, не желая оставлять легкую добычу. Воронка то сжималась, то разжималась, ища слабину в защите, и, казалось, что, слетаясь, пчелы делали петлю все у́же и у́же, как будто разрушали то, что защищает людей. После очередного затягивания петли насекомые, словно конфетти из хлопушки, разлетелись вверх и в стороны и осыпались на дорогу.
Поняв, что опасность миновала, все, кроме Мальфа, Саньки и Канчара, кинулись к Редеде. Санька тоже было дернулся, но Мальф придержал его.
– Не надо на это смотреть, – тихо сказал он.
Канчар вскочил и стал злобно рыть задними лапами землю.
– Посиди тут пока, собаку погладь, – приказал Мальф.
Он подошел к остальным, хрустя мертвыми серыми пчелами. Лицо Редеди уже прикрыли его курткой; все склонили головы, читая над ним свою, языческую молитву. Мальф тоже молча наклонил голову.
Похоронили Редедю при дороге. Крест ставить не стали, уважая свою веру. Только сверху положили гранитный камень от бордюра. Мальф вырезал на нем своим ножом имя «Редедя». И двинулись дальше в путь, пока Канчар еще держал след.
Первые полчаса молчали. Наконец, Остронег, сбросив с себя тяжелое оцепенение, спросил у Мальфа:
– Что ты с ними сделал?
– Сжег, – просто ответил тот. – Жалко, опо-здал.
– Ты и такое можешь?
– Теперь и такое, – тихо, чтобы никто не услышал, ответил Мальф.
– Пацана позови, – попросил Остронег.
– Слушай, Сань, – обратился он к мальчику, когда тот догнал их, – у нас есть закон. Оружие передается от друга к другу. И нельзя оружию без человека ни дня. Оно силу теряет. Возьми меч Редеди.
Остронег откинул свой плащ и снял с правого бока меч.
– Ничего не говори, научим.
Мальчик с трепетом взял оружие и внезапно сделал клинком ловкий пируэт.
– Я немного учился. Спасибо. Я не подведу.
– Оставаться с нами навсегда ты не обязан, решишь позже. Давай, становись в строй.
Санька, переполненный смешанными чувствами, сначала шел, держа меч в руке, потом попытался на ходу приладить его к поясу, но конец оружия цеплялся за землю. Подумав, мальчик перевесил перевязь и закинул меч за спину.
– Балуешь ты его, – сказал Мальф.
– Тебе я не дал, ты и без меча страшен. Не нужен он тебе, – тихо ответил Остронег.
– Конечно, не нужен. Я даже так махать, как пацан, не могу, да и старый я учиться.
– Что пес говорит? – переменил тему Остронег.
– А то, что наш человек спокойно идет к своей цели, и ничто его не останавливает. Ни серые пчелы, ни кто-то еще. Чешет, как по пустыне. И сколько он еще так идти будет – непонятно.
– Привала делать пока не будем, перекусим на ходу, – громко сказал Остронег, обернувшись к группе.
– Опять всухомятку, – буркнул Ждан.
– Отставить разговоры! – незло ответил командир. – На Новый Арбат выходим. Идем неспешно, доедайте все быстрее, и смотреть в оба!
Осторожно, словно верующие в храм, стараясь двигаться еле слышно, люди ступили на асфальт Нового Арбата. И вправду, улица поражала своей нереальной мертвой величественностью. Дома-книжки, когда-то удивлявшие москвичей и гостей столицы размерами и необычной архитектурой, давно пустовали. Словно взбесившийся, ядовито-зеленый плющ пронизал здания. Он нырял в окна, крошил кирпич стен, продираясь наружу, стараясь опутать уже умершие дома. Пласты коричневого мха свисали с подоконников, будто окна отпустили бороды, пытаясь скрыть признаки старости на своих фасадах. Воздух на улице был недвижим, и над былым величием висела таинственная тишина. Только шаги отдавались гулким многократным эхо. Группа передвигалась молча, не смея нарушить тишину. Один Санька еле слышно шевелил губами, читая полуразрушенные надписи на стенах:
– Кий дом ниги… цент. ныйювелир… – Половина букв отсутствовала, и надписи потеряли всякий смысл.
– Не нравится мне такая тишина, – шепотом произнес Остронег. – Не к добру.