Ладно…
Только вот бывает всякое – и с рынками в том числе. Самый крупный, который держал погибший Алик Ташкент, сгорел как свеча за пару часов. Больше тысячи торговых мест, контейнеров, товарные запасы, грузчики-гастарбайтеры, крысы… все сгорело. К этому месту никто не приближался, полиции не было. Кто-то пытался искать своих в страшных, обгорелых развалинах, отовсюду слышались истерические крики и слова молитвы. Какая-то женщина билась в припадке, катаясь по земле, кто-то, расстелив прямо в грязь коврик, совершал намаз. Те, кто уцелел – большая часть торговцев жила в квартирах рядом с рынком, откуда выгнали русских, – сбивались в кучки, мрачно курили, закидывались насваем и думали о том, как жить дальше. Сам рынок, с торчащими обгорелыми палками и оплавленным металлом самодельных прилавков, с кучами пепла, напоминал место авиакатастрофы.
* * *
Неприметный, немного темный лицом человек, одетый в неяркую китайскую ветровку и удобные, прочные штаны, перебежал дорогу и нырнул на переднее сиденье пикапа «Форд». Пикап сразу же тронулся.
– Салам, брат мой, салам… Рад тебя видеть…
– Салам… – буркнул аль-Руси. Человек, который сел к нему в машину, был алжирец, по крайней мере он так ему сказал. Это был тот самый алжирец, который допрашивал его в застенках какого-то здания в Порт-де-Лилль, логова французской разведки. Как он здесь оказался, по каким документам – Ибрагим аль-Руси не знал…
– Что произошло?
– А сам не видишь?
Рашад тонко улыбнулся. После того как Ибрагим согласился работать на французскую разведку, они много беседовали с Рашадом. Иногда в соседнем здании – оно было оборудовано как небольшой отель и использовалось для временного проживания агентов, проходящих специальную подготовку. Иногда – в маленьких кафе в Париже, в районе Рошешуар, недалеко от универмага Тати – этот район, с которого когда-то начиналось французское Сопротивление, теперь был полностью мусульманским, там теперь не встретить белого человека. Рашад был тонким и умным собеседником, он свободно говорил как минимум на трех языках – арабском, французском и английском, с Ибрагимом он общался на арабском, который тот выучил за время своих странствий по Востоку. Сам Рашад называл правоверным и в то же время троцкистом, он говорил, что исламу не хватает должной экономической программы, той, которая смогла бы поднять и привлечь на свою сторону беднейшие слои общества. Он много говорил о провальном опыте братьев-мусульман в Египте: именно то, что у них не было экономической программы, не позволило им удержать власть, которая свалилась им буквально в руки после падения Мубарака. Прошло два года – и египтяне отдали власть военным, харбиям, продолжая считать себя мусульманами. Рашад много говорил о том, что ислам должен стать знаменем борьбы угнетенных и униженных против господства ростовщического капитала и ссудного процента, против вопиющей несправедливости современного мира. И первая страна, по которой следует ударить, – это Россия.
– Инша’Аллагъ. Джихад нуждается в мучениках…
Аль-Руси сосредоточенно крутил руль.
– Город держат криминальные авторитеты. У них в ближайшее время будет сходка.
– Да, я слышал.
– Это лучший день, чтобы избавиться разом ото всех. Они нам мешают…
Рашад кивнул.
– Ты прав, брат…
– Мне нужен пояс. Наверное, надо сделать и машину, на случай, если нам не удастся проникнуть внутрь.
– Сделаем и то и другое. Что у тебя? Люди готовы?
– Да.
– Сколько.
– Это знает только Аллах. Примерно восемьдесят братьев.
– Это мало. Надо не менее пятисот – это самый минимум.
– Когда начнется, остальные встанут на нашу сторону. Их надо будет избавить от унижения рабства. Тот, кто сделает это, и будет их амиром.
– Хорошо, – сказал Рашад, – я подумаю, как это сделать… поэффектнее.
– Я знаю. Надо сделать засаду в нужный день. И освободить нас – когда мы поедем на работы.
– Хорошо, брат. Я подумаю над этим.
– Надо быстрее. Оружие будет?
– Да, его уже завезли.
– Сколько?
– Много, брат. После Турции у нас много оружия…
– Лучше не Турция. Лучше Китай или местное.
Рашад тонко улыбнулся.
– Извини, брат, что есть. Патронов достаточно, остальное добудете в бою. У тебя всё?
– Всё.
– Тогда высади меня. Можно здесь.
«Форд» остановился у обочины.
– Когда будет пояс?
– Завтра, брат. Нужен будет человек…
Зрачки Мирзы были черными как ночь. И в глазах его не было ничего, кроме навсегда принятого решения.
– С…а! – выкрикнул Север и прыгнул, понимая, что уже не успевает. Только бы добраться до глотки этого гада.
Мирза улыбался. Рай… он уже на полпути к нему.
– Аллаху Акбар!
И грохнул взрыв…
Только верю я, что наступит день,
И уйдет зима, и придет апрель.
И тогда мы покажем им всем, Фидель.
И бомбой взорвется румба
От Бреста до Магадана,
И будет такая Куба,
Одна сплошная Гавана…
Запрещенные барабанщики
Про то, что произошло ночью в городе, Сэммел не знал. Он считал, что одержал, по крайней мере, промежуточную победу, и не знал, что всего за одну ночь победа превратилась в поражение.
Он проснулся от автоматной очереди где-то во дворе. Схватился за автомат, который держал у дивана, и в этот момент страшный взрыв сотряс все здание. За окном полыхнула вспышка, ударная волна вынесла все окна разом, раскаленный ветер ворвался в комнату. Потом начал рушиться потолок…
Сэммел не знал, что власть в городе всего за одну ночь захватили ваххабиты. А утром положили в банковскую бронемашину двести килограммов самодельной взрывчатки, посадили за руль смертника и отправили таранить ворота самого главного и самого опасного врага в городе.
Аллаху акбар…
Бывший сержант морской пехоты США пришел в себя на полу – последним осознанным движением он успел скатиться с дивана и схватиться за голову руками, защищая голову и глаза. Пошевелившись, он понял, что еще жив.
Значит, надо вставать и драться…
Башка болела как чумная. Он спал в одежде, только ботинки снимал, чтобы дать ногам воздух. Света не была. Порезавшись, он нашел-таки ботинки и нацепил их, вытряхнув стекло. Руки почему-то почти не чувствовали боли от порезов.
Вставай и дерись! Потому, что ты из морской пехоты.