— Бить белку в глаз — совсем не то, что выходить в море. И не стой в таком виде, продует. Да еще босиком.
— Я хочу с тобой! — не сдавалась Милен.
— К тому же я запретил тебе одной заходить в горный лес за Чертов ручей. Или ты забыла?
— Папа, я охочусь только в Заповедниках…
— Ты прекрасно знаешь, что там могут быть лешие.
— Я не боюсь! И всегда развожу огонь, а они на него не выходят.
— Вся в отца. Но строптивость в нынешние времена — не самое лучшее качество. И ты не парень.
— Знаю, — опустила голову девушка. Милен так и не сказала родителям о том, что в одну из последних вылазок наблюдала в бинокль странных существ. Тогда появившаяся на горизонте туча, которую в начале она приняла за грозовую, в окулярах оказалась мельтешащим роем гигантских насекомых, походивших на саранчу, скрещенную с муравьем и размером не меньше их местных пони. Двигавшиеся на северо-запад вдоль островов, зловещие чудовища с хищными жвалами и сдвоенными крыльями, не нарушая строя, несли с собой огромную личинку с множеством маленьких ножек.
Наверное, королеву-матку, догадалась девушка, не раз видевшая таких в огромных пирамидообразных лесных муравейниках. Опустив бинокль, Милен почувствовала озноб. Не хотела бы она встретиться с ними лицом к лицу. Тут и лук не поможет. Торопливо раскидав ботинком давно потухший костер, она подхватила свой старенький скейтборд, найденный когда-то в одной из трухлявых заброшенных лачуг с другой стороны острова. Деку из клена приходилось периодически менять, некоторое время вымачивая для придания нужной формы, а скрипучий колесный механизм с подвеской чистить и смазывать китовым жиром, — зато каждый раз можно было делать новый рисунок, в зависимости от настроения хозяйки. Прыгнув на доску, девушка заторопилась по петляющей тропинке назад в деревню.
Но рот держала на замке. Нечего попусту пугать народ. Чем бы ни являлись загадочные существа — пролетели мимо, и ладно.
Расценив ее молчаливость по-своему, Турнотур чуть приподнял голову дочери за подбородок.
— Думаешь подстрелить гринду из лука, а, амазонка? — усмехнулся он в усы, убирая со лба девятнадцатилетней девчонки светлую прядку волос. Блочный трехкилограммовый лук для охоты, подаренный Милен на десятилетие, был предметом особенной гордости девушки. Она долго приноравливалась и пристреливалась, прежде чем начать без промаха бить свою первую дичь, но со временем стала обращаться со смертоносной игрушкой не хуже любого мальчишки. — Хоть он и мощный, но, боюсь, делу это мало поможет. И никаких стрел не хватит. Видела, какая у этих дельфинов шкура?
С палец толщиной, а под ней еще жировая прослойка, вот такая. Тут и гарпун-то не всегда берет.
— Вот именно, знаю. Но если взять наконечники с…
— Слушай, что говорит отец, — вышедшая на крыльцо мать подала мужу крынку с козьим молоком. — Таков закон. Представляешь, что будет, если дочь старейшины первая его нарушит? Он и так на многие твои выходки закрывает глаза, верно, Турнотур?
— Угу.
Последний аргумент возымел должное действие, и девушка уступила, нахмурившись и надув хорошенькие губки, которые по праздникам подкрашивала соком подсушенной чернорябины.
— Ты вместе с остальными будешь ждать на берегу и помогать разделывать мясо, — напившись и утерев усы, смилостивился отец, поцеловал в лоб жену. — Я пошел.
— Осторожней, — она протянула сверток. — Здесь сыр, хлеб и немного зелени.
— В который раз, — капитулировав, буркнула Милен, недовольно скрестив на груди руки.
— Доброе утро, мастер Турнотур! — помахал рукой подходящий к дому рослый белокурый парень с едва обозначившейся бородкой, несущий на плече здоровенный зазубренный гарпун, с мотком веревки, обмотанным вокруг талии.
— И тебе доброе, Олаф! Готов как следует поохотиться? — поинтересовался старейшина, гладя по морде пони, которого подвел грум. Исландский верховой, сотни лет выращиваемый на Фарерах, после Катастрофы стал заметно выше прежних максимальных полутора метров и прибавил в весе, позволив ездить на себе взрослому мужчине.
— Еще бы! Да я хоть сотню китов уложу голыми руками, — без тени бахвальства бодро откликнулся паренек. — Здравствуйте, госпожа Ламбар.
— Здравствуй, Олаф, — женщина указала на его кожаную рубаху, поверх которой была надета куртка из овечьей шерсти. — Не легко оделся?
— Не продует. О, привет, Милен! Я уже аквафермы проверить успел, а вы все почивать изволите, Ваше Высочество. Отлично выглядишь.
Вспомнив про свой внешний вид, Милен покраснела и, спрятавшись за мать, по-детски показала насмешнику язык. Олаф с веселым смехом пошел вслед за пони, на которого успел залезть Турнотур.
— Разговор про лес еще не закончен, — он погрозил дочери пальцем.
— И чего этот болван вечно меня подкалывает! — огрызнулась Милен, плотно прикрывая дверь — с неба начинало накрапывать. — Наглый, самоуверенный… чурбан!
— Я в твоем возрасте была о мальчишках такого же мнения. Пока не встретила твоего отца. Да и война много чего изменила, — хлопоча по дому, увещевала мать. — Разве не видишь, что ты ему нравишься. К тому же тебе уже скоро замуж, а Олаф Ульгерссон хороший дровосек и рыбак, да и из приличной семьи. И веселый, что сейчас большая редкость. Мне он нравится.
— И слышать ничего не хочу, — тоном, не терпящим возражений, отрезала дочь.
— Ладно-ладно, — дипломатично закрыла тему мать. — Переодевайся и завтракать. Лепешки остынут, а скоро на берег идти, сегодня большая охота.
Милен наморщила нос, бросив взгляд на трудившуюся в углублении паровую печь, где на чугунной сковороде доходила скворчащая пресная лепешка из водянистого ячменя, приправленная щепоткой последней в этом сезоне зелени, и подавила рвущийся из груди вздох. Уютный женский быт, который ожидал и ее саму. Дом, сильный муж, дети… Ну не хотелось же. А может, это пока играл свое возраст. Может, еще пообвыкнется со временем, кто знает. Жаркий запах готовой еды приятно защекотал ноздри. Но вот воля отца… Опять ее не взяли с собой. А чем она хуже других? Милен сглотнула подступившую к нёбу слюну. Несправедливо!
Девушка поднялась в свою комнату и, встав перед небольшим зеркалом, неспешно расчесала длинные красивые волосы, которые обычно собирала в косу, гребешком из высушенных игл морского ежа. Выгнувшись, стянула через голову ночную сорочку; бросив ее под ноги, придирчиво оглядела свое голое тело в отражении и стала неспешно одеваться, натягивая на себя привычную мешковатую одежду. Ничего, когда-нибудь придет и ее время. У нее еще будет возможность показать себя.
Когда все мужчины и подростки, вошедшие в возраст, годный для охоты на гринд, собрались на берегу, по жесту Турнотура двое дюжих парней из его свиты подняли вождя на широкой крышке развалившейся бочки.
Возбужденная толпа перестала гомонить и приготовилась слушать мастера.