Илья вложил меч в ножны, а толпа повернулась и направилась к оврагу. Зрелище они представляли жалкое, шли, как побитые.
Илья только сейчас понял, что слово «гопота» они не поймут, оно значительно позже появилось. Он их унизить хотел – оскорбить даже, а на деле вышло, что непонятное слово сказал.
Илья постучал в калитку и крикнул:
– Марья, открывай, хозяин вернулся!
Скрипнула дверь, и из избы стремглав выбежала простоволосая и босая девушка.
– Сейчас-сейчас, я мигом!
Она отодвинула крепкий дубовый запор, распахнула калитку и бросилась Илье на шею.
– Наконец-то вернулся! Так страшно без тебя было! Народ второй день бесчинствует, дома жгут. Как к нам ломиться стали, я испугалась сильно. А потом услышала твой голос, в окно выглянула – на самом деле ты.
Марья постеснялась целовать Илью на виду у всей улицы, да и кто она ему? Названая сестра, не жена.
Увидев, что бунтовщики ушли, из домов стали выходить люди. До этого они сидели, запершись, но поглядывали в окна да из-за углов, гадая, чем закончится противостояние. А сейчас осмелели, со дворов на улицу вышли, раскланиваться с Ильей стали. Как же! Отважного соседа поприветствовать, почтение выразить.
Илья же Марью крепко правой рукой обнял и к себе прижал. Марья зарделась. Так они и вошли вдвоем через калитку, потом и в избу.
Марья в поварню кинулась, захлопотала.
– Каша пшенная есть, без мяса. Кусок пирога остался, остыл уже.
– Есть охота. Все, что в печи, на стол мечи, – ответил присказкой Илья.
Есть действительно хотелось. Утром два ржаных сухаря сгрыз да водой запил, а сейчас солнце уже к закату движется.
Пока Марья подогревала кашу, Илья воды из колодца в баню наносил, дровишек, печь-каменку затопил. Пока он есть будет, вода согреется. За девять дней он не мылся ни разу – условий не было. Одежда пропылилась, пропотела, волосы колтуном сбились.
Илья провел рукой по голове. «Надо к цирюльнику сходить, голову наголо обрить. И потеть не будет, и врагу не ухватить, и живность не заведется», – решил он.
Марья выложила в миску все, что было в котелке. Каша настоялась, да с маслицем. А вот хлеба не оказалось, и Марья извиняться стала:
– Мне много не надо, хлебушек раз в три дня выпекаю понемногу. Знала бы, что вернешься сегодня, испекла бы.
– С голоду не помру, кашей наелся.
Илья разделся до исподнего и бросил одежду на лавку.
– И я с тобой в баню, Ратибор.
Марья без него баню не топила, обмывалась из кувшина – все равно печь на поварне топила для приготовления пищи.
– А банника не боишься?
В темное время суток, по поверьям, в бане правил бал дух бани, банник. Он мог обжечь горячим паром или даже запарить насмерть.
– С тобой, Ратибор, я ничего не боюсь.
Марья взяла полотенца и чистое белье себе и Ратибору.
С Ильи текли потоки грязной воды, голову щелоком два раза мыл. Потом Марья его мочалкой терла – до красноты, до скрипа кожи.
Илья размяк и почувствовал – кожа дышит, легко ему стало, на душе спокойно. Дома он, ждали его. Надеются на него, нужен он.
Одевшись в чистое исподнее, он прошлепал в избу и упал на пуховую перину. Красота!
Марья захлопотала в сенях, потом вошла в комнату.
– Ратибор, узелок у тебя с монетами.
– Положи на стол.
Потом подскочил:
– Ты в вещах моих рылась?
– Так стирать собралась. Все пыльное, пропотевшее. А узелок-то и выпал. Прости, коли что не так.
– Это ты меня прости. – Илье стало неудобно. Это нынешние девушки могут в телефон парня тайком залезть, полюбопытствовать – с кем он общается, а на Марью он зря нехорошо подумал.
Спал он крепко, а проснувшись утром, не открывая глаз, пошарил рукою рядом с собой и не обнаружил Марьи. Постель была пуста, девушка уже встала.
В исподнем Илья вошел в поварню. Печь горела, что-то булькало в чугунках, и вкусно пахло съестным.
Потягиваясь, Илья вышел во двор – Марья развешивала его одежду на веревке.
Илья взглянул на солнце. Оно стояло невысоко, было часов восемь утра. И когда она успела одежду постирать и поварню обиходить: печь растопить, чугунки заправить да в печь их поставить?
– Доброе утро, Марьюшка! – поприветствовал девушку Илья.
– И тебе доброго здравия, хозяин!
Хм, непривычно, когда тебя хозяином называют.
– Скоро снедать будем, подожди немного.
Илья умылся, почистил зубы. Зубных щеток не было, и народ чистил зубы веточкой, один конец которой расплющивали ударами булыжника до такой степени, пока он не превращался в щеточку. Чистила такая одноразовая щеточка хорошо. Одно жаль, зубную пасту не изобрели. Так для свежести дыхания люди жевали застывшую сосновую смолу. Она горчила, но пахла лесной свежестью. Ничего в этом мире не ново, все идет по спирали, только усовершенствуясь.
Неожиданно с улицы донесся шум, потом заколотили в ворота.
Илья, как был в исподнем, приоткрыл калитку.
На улице стояли несколько человек с дубинами – оружием простолюдинов, и Илья пожалел, что он безоружен.
Однако люди, стоящие перед ним, вели себя миролюбиво. Илья узнал одного из стоящих впереди – это был человек волхва, подбивавший народ на торгу речами об истинности веры старых богов.
Видимо, и человеку Илья был знаком в лицо.
– Ратибор?
– Он самый.
– Знакомый тебе волхв привет передает. Он говорил, что в трудной ситуации к тебе обратиться можно, силой нас поддержишь.
– Правильно говорил, – не стал отпираться Илья.
– Воевода Вышата в город вернулся с дружинниками. Два десятка их, но с оружием и в броне. Хоть и молодшая дружина, а воинскому искусству обучена.
– Я один против двух десятков? – удивился Илья.
– Ты не один, есть еще два воина из наших. Собирайся, к Благовещенской церкви идем, наши туда подтянутся.
– Сей момент! – Илья закрыл калитку. Некультурно, гостей во двор приглашать надобно, но сейчас Илья отбросил традиции гостеприимства. Он безоружен, Марья во дворе – что может взбрести в голову незваным гостям?
Чистая запасная рубаха и порты у него были. Он оделся вмиг, сапоги обул, опоясался мечом и щит на руку повесил. Шлем до поры до времени на сгиб правой руки положил. Он и так высок, а в шлеме далеко виден будет, железо под лучами солнца отблескивает.
Илья вышел во двор, за ним – Марья.
– Ратибор, ты куда? Каша скоро поспеет.