Потом-то он понял, что портрет – он только портрет: чтобы тебя действительно слушали, мало «пройти всю войну» и уж тем более мало быть «честным слесарем». Чтобы на тебя обратили внимание, нужно чего-то достичь. Бабка-то с дедом не возражали бы, если бы он в те же слесари пошел или там в пекари, но идею высшего образования, которую Андрей лелеял уже с седьмого класса, одобряли всячески. Обсуждений особенных не заводили, потому что и без того было ясно (позже Андрей вычитал в какой-то книге – «витало в воздухе»): если теплого места для тебя не приготовили, значит, его надо построить самому, разумно соразмеряя силы и возможности. Разве что бабка, до пенсии проработавшая медсестрой, уговаривала «Андрюшеньку» идти «во врачи», но он, здраво оценив перспективы и собственные таланты, выбрал скромную нефтехимическую технологию.
Поступил не на ура, но без особых проблем, учился без блеска, но усердно, потому вполне достойно, летом ездил в стройотряды – подальше и поденежнее: учеба учебой, но одеться поприличнее хотелось. После одного из стройотрядов вернулся к двум свежим могилам: дед с бабкой отошли тихо, как жили, почти в один день. Соседи с Андреем связаться не смогли (где там связаться, когда от места дислокации отряда до ближайшего населенного пункта полторы сотни километров, а сотовая связь только-только начинала делать свои первые, еще робкие шаги, и то лишь по территории США и немного Финляндии, а в Советском Союзе о ней еще и слыхом не слыхивали), так что похоронили стариков своими силами, вскладчину. Андрей соседей поблагодарил, похоронные расходы возместил – как раз хватило привезенного из стройотряда – и стал жить дальше.
Жениться он собирался лет через пять после института, когда прочно встанет на ноги, когда сможет, что называется, «кормить семью». Но аккурат перед дипломом встретил Марину. Нет-нет, они не кинулись в загс на третий день знакомства, ничего такого сверхромантического с ними не происходило. Но коррективы в свои планы Андрей внес. Во-первых, работа нашлась сразу: не блестящая – да он и не рассчитывал на должность в каком-нибудь министерстве, – но весьма приличная, с перспективами. А главное – уж больно девушка была хороша. Умненькая, спокойная, хозяйственная и без толпы родственников. Красивая. При взгляде на ее тоненькую фигурку и шелково льющиеся волосы Андрей чувствовал себя способным на любые глупости, положенные влюбленному. И – что еще лучше – на великие свершения: есть для кого стараться, есть для кого «жизнь устраивать». Только для себя, как ни крути, неинтересно.
Поженились они, когда Марина, учившаяся на курс младше, закончила институт. Проработав всего ничего, она ушла в декрет. Немного рановато, думал Андрей, но ничего, справимся, меня вот-вот старшим специалистом сделают, а там и до начальника отдела недалеко.
И тут грянула перестройка.
Андрей был одним из немногих, кто почувствовал в ней не угрозу, а возможность. О нет, он – так же, как когда-то при выборе вуза и карьеры, – не обольщался: ясно, что к лакомым кусочкам в виде нефтегазовых труб его никто не подпустит, своих желающих хватает. Но все же возможность работать на себя, а не на чужого дядю – это было очень, очень заманчиво. Главное – не кидаться очертя голову, а приглядеться и рассудить, что, как и почем. Нефтехим за плечами – это плюс, наша цивилизация стоит на нефти, это Андрей отлично понимал. Но еще лучше понимал, что именно поэтому нефть как бизнес – опасно. Очень опасно. Всего за пару лет застрелили троих его однокурсников – не с теми конкурентами бодаться вздумали, не по себе кусок откусывали. Так что – нет. Вся «прямая» нефтянка исключается – убьют и как звать не спросят. А у него семья. Семья, думал он, и улыбался.
Первый его крошечный прилавок – два квадратных метра в занюханном садово-огородном магазинчике, – торговал всего лишь двумя-тремя видами краски. В краске Андрей, спасибо химико-технологическому образованию, понимал. И не только в ней. К краскам скоро добавились невиданные до того в Союзе цветные китайские шпаклевки, утеплители, дешевая сантехническая фурнитура. Как профессиональный технолог, он с одного взгляда отличал годную пластмассу – будь то сифон, гофра или прочая жизненно необходимая мелочь – от той, что потрескается через месяц. Покупатели запоминали хорошее место, возвращались, рассказывали знакомым. Сарафанное радио – лучшая реклама, так что дело закрутилось. Даже с объявившейся вскоре «крышей» удалось договориться вполне по-божески: с одним из «старших» они, как оказалось, росли в почти соседних дворах и даже ходили в одну и ту же спортивную секцию.
Но главное, обнаружилось, что Андрей вообще большой мастер договариваться. Он чуть не кожей чуял собеседника – где кивнуть, где пошутить, где добавить в голос металла, где выдержать паузу – и на любых переговорах выходил победителем. Но «проигравшие», что удивительнее всего, не оставались в обиде. Один такой «проигравший» подсказал, что на соседнем околооборонном и потому постепенно разоряющемся предприятии можно за бесценок брать хороший пластик. Купили пару станков, начали сами штамповать всевозможную отделочную фурнитуру: откосы, уголки, карнизы и тому подобную красоту. Андрей «вспомнил», что он технолог, покопался в литературе и придумал, как придавать дешевому (хотя и вполне прочному – туфтой он не занимался, претило) пластику вид штукатурки, кирпича, бронзы, даже мрамора. А ведь с малюсенького прилавка начинал, с гордостью думал он.
Ему нравилось работать по четырнадцать часов, нравилось крутить в голове возможности и варианты (выбрать этих перевозчиков или этих, или, может, выгоднее поднапрячься и завести свой транспортный отдел?), нравилось придумывать новые направления и копаться в мельчайших деталях уже работающих «механизмов», доводя процесс до «идет как по маслу».
Андрей и в мыслях не держал с ходу стать миллионером. Отработанная с юности привычка к последовательности и постепенности берегла. И от шапкозакидательства, и от дутого самомнения, и от рискованных вложений и проектов. Ему нельзя рисковать, у него – девочки.
«Девочками» он называл всех троих – и Марину, и двух дочерей-погодок. С первых, еще небольших, денег гордый «отец семейства», чувствуя себя героем-добытчиком, непременно носил им всякие приятности. Поначалу приятности ограничивались вкусностями (на большее денег не хватало), потом появилась возможность одеваться не на вьетнамском рынке, а в приличных магазинах (как раз и магазины уже появились). Менялись лишь цены «приятностей», отношение же Андрея оставалось незыблемым: ему ужасно нравилось угадывать желания своих «девочек», будь то новая кукла или поездка к теплому морю.
Но если «приятности» более-менее материальные распределялись честно, справедливо, поровну, то с эмоциями все было сложнее.
Почему-то основная порция родительской любви доставалась старшей, Анжеле. Младшей же, Насте, было суждено оставаться вечно второй: ну растет и растет, и ничего особенного. А вот Анжелочка – гений чистой красоты, умница, мамы-папина радость и общий восторг. Ну ангел, что там! Так иногда бывает, но, вообще говоря, это скорее исключение. Как правило, центром всеобщего обожания становится младший ребенок. Тут же все сложилось ровно наоборот: в старшей родители души не чаяли, всячески ее баловали и во всем потакали, а вот в общих шалостях виноватой почему-то оказывалась младшая.