Волков догадывался. Несложно догадаться.
– У него рука такая странная. Он мне запястье сжал. Как-то не по-человечески сжал, а как чертов Терминатор… тисками. Натуральными железными тисками. Я еще подумал, что так не бывает, что не может быть у простого человека такой силищи. А потом мне стало не до анализа. – Ванятка снова всхлипнул, вытянул перед собой травмированную руку. Перелом сросся неправильно, видно это было невооруженным взглядом, и большой палец, который он оттопырил, тоже был искореженный, со вздувшимся, узловатым суставом. – Множественные оскольчатые переломы, – сказал Ванятка неживым голосом. Взгляд его подернулся туманом, но не из-за марихуаны, а из-за страшных воспоминаний. – Палец он мне своими тисками сломал как ветку. Хрусь-хрусь – и нет пальца, обломки только торчат, и кровь льется. А я же крови с детства боюсь, хоть чужой, хоть своей. Веришь, боль выдержал, а от вида крови вырубился. Когда очнулся, их уже не было, ушли, слава богу. И этот с черной рукой тоже ушел.
– А ноутбук не забрали? – спросил Волков. – У тебя же в нем вся информация.
– В ноутбуке как раз видеокарта полетела, я его корешу для ремонта отдал. Работал на старом, в нем никакой важной информации не было. Вот его и забрали. Ты, Волк, меня это… прости, что девчонку твою им слил. Я не боец, а этот с железной рукой – он не человек, а киборг какой-то.
Что-то такое вертелось в голове, что-то связанное с рукой, то ли железной, то ли черной… Обрывки каких-то смутных воспоминаний, каких-то ярких эмоций. Волков зажмурился, пытаясь замедлить это бестолковое верчение, вспомнить хоть что-нибудь…
…Запахло горелой плотью, сильно, до дурноты, а потом в мозг вгрызлась боль, ослепляя и оглушая, выбивая почву из-под ног. Волков покачнулся, чтобы не упасть, обеими руками вцепился в подоконник, жадно глотнул пропитанный благовониями воздух.
– Волк, ты что? – Голос Ванятки доносился издалека, из другой вселенной. – Тебе поплохело, что ли? Может, водички?
– Не надо водички. – Волков с усилием разжал крепко сцепленные зубы, отошел от окна.
Боль, заявившая о себе так нагло, без прелюдий, отступила, притаилась в затылке, отпустила на волю слух и зрение.
– Что с тобой было-то? Почему ты в больничке лежал? – вежливо, но с плохо скрываемым любопытством спросил Ванятка.
– Попал в аварию, приложился головой. – Во рту было горько. Зря он отказался от водички. – Память как решето.
– Вот оно что. – Ванятка вздохнул, казалось, с облегчением. – А я-то уже испугался, чего это ты вопросы такие странные задаешь про подружку свою…
– Подружку?
– Ну, девчонку эту. – Ванятка кивнул на экран.
– Это клиентка.
– А, ну я так и понял. – Ванятка мелко затряс головой, соглашаясь, а потом сказал: – У него там что-то жужжало.
– Где жужжало?
– В руке. В этой его чертовой руке.
– Это не рука, – сказал Волков, направляясь к двери. – Это биопротез.
Знание это родилось где-то в самых недрах сознания, если не подсознания. И там же ярко вспыхнула картинка: железный ошейник скалится острыми шипами, шипы внутрь, а не наружу – убийственная электронная игрушка, высокие технологии на службе инквизиции. Картинка погасла, оставив огненный отпечаток на сетчатке, оставив в сердце страх пополам с яростью, а еще недоумение: при чем тут инквизиция?
– Точно протез! – шелестел за спиной Ванятка. – Биоуправляемый протез. Отсюда и силища, и каменная твердость. Этот гад сломал мне кости своим гребаным протезом. И знаешь, Волк, я думал, мне тогда со страху показалось, а теперь понимаю, что не показалось. Рука у него была какая-то непропорциональная, как клешня. Это зачем же? Чтобы сподручнее было кости ломать?..
– Не исключено. – Волков все еще видел перед внутренним взором шипастый ошейник.
– Тогда я могу ей только посочувствовать.
– Кому? – Волков резко обернулся.
– Девчонке. Он ведь до нее не добрался?
Волков ничего не ответил, молча вышел из комнаты.
Добрался ли монстр с черной рукой до Арины Рысенко, ему предстояло выяснить в самое ближайшее время. Лишь одно он знал наверняка: девочка жива. Знание это было иррациональным, не подкрепленным фактами, но Волков привык доверять своей интуиции. Да, она в беде, да, заперта в сумасшедшем доме, но если она до сих пор жива, значит, Черной Руке от нее что-то нужно и убивать ее он не планирует.
А пытать? Девичьи пальчики ведь такие хрупкие…
Об этом думать себе Волков запретил. Жалость в его деле не поможет. Вот только сердце не желало успокаиваться, то и дело срывалось с привычного ритма, ныло по-стариковски.
Ночь и утро – решил для себя Волков. Неразумно соваться в логово врага без предварительной подготовки. Неразумно и опасно. А ему еще нужно разобраться в том, кто же она такая – Арина Рысенко, откуда взялась и что натворила. И начинать следовало с истоков, с убийства старушки.
И снова Волкова ждал сюрприз. Пора бы уже и привыкнуть. Убийством старушки он уже интересовался несколько лет назад. Свой человек из органов так и сказал: «Серый, у тебя никак склероз!» Пришлось выкручиваться, объяснять, что не склероз, а последствия черепно-мозговой травмы, обещать ящик коньяка и ответные услуги. Его услуги дорогого стоили, и свой человек из органов не стал ломаться, уже через полчаса у Волкова имелась вся информация по тому делу. Вот только с этой информацией он не продвинулся ни на шаг. Уже тогда Арина умела хорошо заметать следы. Так хорошо, что полиция до сих пор ее не нашла.
Волков бы нашел, из-под земли бы достал, за то ему и платили немалые деньги. Но даже ему нужно время для сбора информации, а времени как раз и нет. Возможно, часы с кукушкой отбивают последние минуты Арининой жизни. Тик-так… а потом сразу сиплое, с металлическим лязгом ку-ку…
Часы с кукушкой… Волков запустил пятерню в отросшие волосы. Он видел их в том пряничном домике, но вот слышал ли?
…Затянутый паутиной, припорошенный пылью циферблат, неподвижный маятник. Часы безмолвствовали, но Волков все равно слышал их сиплый голос. В какой жизни?
Память играла с ним в прятки, подсовывала кусочки головоломки, не позволяя увидеть картинку целиком. И даже за эти кусочки приходилось платить немалую цену. Волков и представить себе не мог, что бывает такая ужасная головная боль, что малейшая попытка сосредоточиться на прошлом будет выворачивать бедное тело наизнанку, по живому сдирать шкуру, рвать обнажившиеся нервы. Он с детства рос крепким и здоровым, что такое настоящая боль, узнал лишь в сознательном возрасте. Но та боль имела объективные, понятные причины, ее можно было обмануть, перетерпеть, на худой конец. Что делать сейчас, Волков не знал, но и сдаваться тоже не собирался, чувствовал, что подобрался к тайне своей странной амнезии очень близко. И если для обретения потерянного прошлого ему нужно будет спасти незнакомую девчонку, он ее спасет. Вот только информации маловато. А времени так и вовсе нет. Значит, придется работать с тем, что есть. Сначала он вытащит девчонку из дурдома, а уж потом разберется, как и за что она туда попала. Может быть, она расскажет что-нибудь интересное. Наверняка расскажет, коль уж позвонила не кому-нибудь, а именно ему.