Анук замолчала, а Ирка не спросила. А ведь это очень важно. Нужно просыпаться, перейти наконец границу.
Арина открыла глаза. Она лежала на диване в гостиной, до самого подбородка заботливо укрытая пледом. Анук и Ирка сидели тут же в плетеных креслах. Комнату скудно освещал настольный светильник.
– Уже вечер? – Во рту пересохло, и слова царапали горло.
– Просто дождь. – Анук взяла со стола чашку. – Была сильная гроза, но она уже уходит. Выпей! – Видящая протянула чашку Арине. – Не бойся, это всего лишь укрепляющий чай.
Чай был приятный на вкус, Арина выпила бы и больше, но Анук не предложила, значит, больше нельзя.
– А что было до этого? Вы дали мне снотворное? Как Бабаю?
– В другой дозировке. Тебе нужно поспать, набраться сил, отдохнуть.
– Я не отдыхаю во сне.
Анук вопросительно приподняла брови, и Ирка, воспользовавшись заминкой, приладила к Арининой руке манжету тонометра. Медицине подружка все еще доверяла больше, чем колдовским штучкам.
– Почему ты не отдыхаешь во сне? – Взгляд Анук сделался настороженным. – Тебя снятся кошмары?
Кошмары… В одурманенном снотворным мозгу что-то щелкнуло, и Арина вспомнила…
Все жертвы были напрасны! Волков умирает, потому что тень ее обманула. Нет, не обманула, просто не сказала всей правды, не предупредила, не оставила выбора. И теперь Волков ее забыл, и каждая попытка вспомнить подталкивает его все ближе и ближе к краю пропасти, а он все равно пытается! Потому что вместе с воспоминаниями потерял кусочек души, а жить с раной в душе очень больно.
– Давление совсем низкое. – Ирка вынула из ушей фонендоскоп, перевела взгляд с манометра на Арину и побледнела. – Ты чего? Тебе совсем плохо, да?
Мужчина, за которого она готова была отдать жизнь, медленно умирает. Да, ей плохо! Ей смертельно плохо, потому что все напрасно!
Лампочка в светильнике мигнула и затрещала, за окном громыхнуло, молния ударила в землю у самого дома, в воздухе остро запахло озоном, а веретено – оказывается, она сжимала в руке веретено! – нагрелось.
– Успокойся, – сказала Анук и неодобрительно покачала головой.
Лампочка мигнула в последний раз и взорвалась, а в темном квадрате открытого окна завис бело-синий светящийся шар. Арина сцепила зубы, крепче сжала веретено. Сила, долгое время сдерживаемая, рвалась наружу, грозилась уничтожить все на своем пути, выжечь дотла.
– Если ты не успокоишься, то спалишь дом. – Голос Анук стал на тон громче. – Возьми себя в руки, девочка!
Ирка испуганно отшатнулась, в ее волосах сухо пощелкивало электричество. Шаровая молния влетела в окно, зависла над разбитым светильником, освещая комнату мертвенным светом.
– Волков умирает, – сказала Арина сжавшейся в комок Ирке. – Волков все равно умирает, а я ничем не могу ему помочь…
Шаровая молния начала вращаться, с каждым витком набирая скорость.
– Если ты не успокоишься, если сейчас же это не прекратишь, твое спасение окажется напрасной тратой сил и времени! – Анук стукнула тростью по полу, и огненный шар замедлил свое вращение. – Все будет напрасно! Ты меня слышишь?
Арина слышала. Вот только как обуздать эту дикую силу?..
– Ты сможешь. – Анук не нужны слова, она все и так понимала. – Просто попытайся взять себя в руки.
Шаровая молния описала круг по комнате, задела занавеску, и та вспыхнула. Ирка, уронив на пол тонометр, вскочила на ноги, бросилась тушить занимающийся пожар. Во взгляде ее была паника.
Нужно успокоиться. Как учат психологи? Глубокий вдох – медленный выдох? Обратный счет? Арина встала, потянулась к молнии, зависшей над Иркиной макушкой. Молния качнулась в ее сторону, потянулась к растопыренным пальцам. В доме опасно. Она опасна для Анук и Ирки. Значит, выход только один.
– Не ходите за мной. Пожалуйста…
Ощущая босыми ногами гладкость лакированного пола, Арина медленно двинулась к выходу. Молния, словно привязанный за веревочку воздушный шарик, полетела следом. Рядом черной тенью заскользил верный Блэк. Гладкость полированной доски сменилась сначала прохладой мокрой плитки крыльца, а потом холодом пропитанной дождем земли. Арина сосредоточилась на этих простых ощущениях. Они не успокаивали, но отвлекали, чуть-чуть гасили пылающую в груди ярость.
Ворота распахнулись, стоило только Арине ткнуть в них веретеном. Поднявшийся ветер швырял в лицо горсти дождя, пригибал к земле заросли чертополоха, обрывал листья со старой липы. Арина шла, не разбирая дороги, точно ветви деревьев раздвигая руками дождевые струи. Прочь! Как можно дальше от одинокого дома, от Анук и Ирки, от собственного отчаяния.
Свежевспаханное поле пряталось в серой пелене, стелилось под ноги черной, липкой землей, заманивало. Молний стало много. Теперь вокруг Арины кружился их красочный хоровод, все быстрее и быстрее, сливаясь в ослепительную ленту, отсекая девушку от остального мира, запирая в светящийся кокон, успокаивая. Она запрокинула лицо к черному грозовому небу и закричала. Она грозила неведомому врагу веретеном и молила неведомого друга о помощи. Она ведьма! Пора принять наконец этот дар, воспользоваться клокочущей в ней силой. Пора сделать хоть что-нибудь, чтобы доказать самой себе, что она жива и готова бороться за себя, за человека, без которого все теряет смысл.
– Я не сдамся!!!
От звука ее голоса светящийся кокон пошел трещинами, а веретено завибрировало. Сила искала выход.
Арина ткнула кокон веретеном, и мир вокруг сначала превратился в белое пламя, а потом сжался до острия иглы и заплакал тихим детским плачем…
* * *
Детский плач, тихий, как кошачье мяуканье, не дает покоя, заставляет вспоминать о чем-то важном, о том, что никак нельзя забывать. В ушах шумит море, заглушает плач, отнимает силы. Волны покачивают беспомощное тело, словно в лодочке – или колыбели? – вылизывают кожу шершавыми языками, разговаривают разными голосами: сиплым старым и звонким молодым. И Лиза из последних сил старается выплыть, в беспокойном море ухватиться за что-нибудь надежное, незыблемое.
– Стешка, где тебя носит?! Дите от голода криком кричит, надрывается, – говорит волна старым голосом и сильнее качает лодочку-колыбель.
– Отослала ведьма старая еще поутру, даже рта открыть не дала. – Молодая волна говорит зло, торопливо. – А то не понимает, что мне из дому надолго никак нельзя отлучаться!
– Все она понимает, гадина. Оттого и отослала. На-ка, забери с рук да покорми уже. Может, замолкнет да поспит. С ночи ж орет, не унимается. А я ж не молодка уже, Стешка, мне бы хоть с хозяйкой, Лизаветой Васильевной, управиться.
– Так что ж мне, молока, что ли, жалко! Грудь вон расперло, болит – спасу нет. Федюшка мой один не справляется, хоть тоже, считай, полдня голодный, без мамкиной сиськи.