Его порученец, всегда подтянутый и опрятный, щеголял парой свежих царапин на лице, белоснежным бинтом на шее и рукой, висящей на перевязи. Да и вид имел весьма далекий от здорового — осунулся и был заметно бледен, глаза лихорадочно поблескивали…
— У вас такой вид, как будто вы побывали в настоящем бою!
Скромным и в то же время осторожным наклонением головы отставной офицер признал, что да — ему пришлось нелегко. А приподнятые уголки губ засвидетельствовали, что, несмотря на трудности, он в очередной раз оправдал все возложенные на него ожидания.
— Прежде всего, самое важное, экселенц: поездка была не напрасной. Наш покойный друг сумел разузнать настолько ценные сведения!.. У меня просто нет слов.
— Покойный?.. По порядку, дорогой Генрих, по порядку.
— Слушаюсь!
Несмотря на то что компания Круппа была насквозь и исключительно частной, многие порядки в ней сильно походили на армейские: беспрекословное послушание, дисциплина… и чувство сопричастности к чему-то большому. Недаром ведь по рейху гуляла поговорка — «что хорошо компании, то хорошо Германии».
— Встреча произошла привычным образом, на частной квартире. Осведомитель был явно чем-то напуган и несколько раз повторил, что чувствует за собой слежку. Он передал мне некие бумаги, вернее — копии, и дал с ними поверхностно ознакомиться. После чего немедленно их сжег и потребовал свое вознаграждение. А вместе с ним — защиту от физического насилия со стороны заводской полиции РОК, новые документы и основательную помощь в переезде его семейства на новое место жительства.
— Защита, новые документы и переезд? Он что, сумасшедший?
— Сведения, экселенц. Они того стоили.
— Дальше.
Крупп не хотел торопить своего собеседника, искренне наслаждаясь ощущением тайны и тем, что скоро она перестанет быть таковой. Маленькая слабость большого человека — причем вполне безобидная, а это редкость.
— Я передал деньги и получил указание, где хранятся бумаги, затем состоялась небольшая беседа — и это все, что мы успели.
Нейгель непроизвольно потянулся к шее, но вспомнил, где находится, и тут же прекратил демонстрировать столь постыдную слабость.
— Заводская полиция князя так хороша?
— Более чем, экселенц, более чем. Мне неприятно это признавать — но я НЕ СМОГ оказать им вообще никакого сопротивления. Я не слышал, как они проникли в квартиру, и не ощущал их присутствия вплоть до самого последнего мгновения.
— Вот как?.. Хм, мой юный друг демонстрирует все новые таланты. Дальше?
— Нашего конфидента обыскали, немного допросили — разумеется, он все отрицал, — затем оглушили и… повесили прямо у меня на глазах.
Фридрих, потянувшийся было рукой к сигаре, тут же о ней забыл.
— Занятно.
— Далее, меня развязали и, насколько я понял, запечатлели на фоне, гм, недавнего собеседника. Кстати, проделав это при помощи удивительно маленькой переносной фотографической камеры. Опять связали и ненадолго оставили в покое — по всей видимости, дожидаться наступления вечера. Из разговоров я уяснил, что меня намеревались переправить куда-то еще, с тем чтобы уже там без помех и спешки… Мм, я не вполне понял, но, кажется, это звучало следующим образом — «как следует вытряхнуть душу». Должен заметить, что действия моих, гхм, пленителей, были довольно слаженными. Как будто им уже не раз приходилось заниматься подобными вещами. Кляп, специальные веревочные путы на руки и ноги, очень качественный обыск…
— Как же вам удалось вырваться из этой западни?
— Увидев меня, главарь этих бандитов явно удивился. После непродолжительных разглядываний он приказал своим сидеть очень тихо и куда-то спешно уехал. Как мне удалось услышать — за каким-то «командиром». Пользуясь тем, что за мной почти перестали присматривать, я потихоньку ослабил свои узы, после чего тут же покинул столь негостеприимное окружение. Через окно.
— Теперь становится ясно, где вы немного поцарапались.
— Почти, патрон.
Генрих выложил на стол доказательство своих подвигов. Смятый свинцовый комочек, в первом приближении бывший когда-то пистолетной пулей калибра семь шестьдесят два.
— Если можно так выразиться, меня горячо провожали.
— Рана серьезная?
— Плечо. Доктор сказал — пустяки.
Порученец браво улыбнулся, показывая, сколь мало его заботит боль.
— Дальше все было опять же привычным порядком: забрав в указанном месте бумаги и получив частную медицинскую помощь, я сел на поезд и пересек границу.
Достав из кармана пиджачной пары толстый и изрядно потрепанный конверт с замятыми уголками, Нейгель положил его прямо перед собой. Крупп, глядя на ценную добычу, немного отстраненно поинтересовался:
— Вы уверены насчет нашего конфидента?
— Все всяких сомнений. Я более четырех часов находился от тела на очень малом расстоянии и не питаю и тени сомнений в свершившемся факте смерти — да и некоторые физиологические признаки подкрепляют мою убежденность. Например, его язык…
— Такие подробности мне не нужны!
— Виноват. Одним словом, я вполне уверен.
— Он не говорил, каким образом к нему попали сведения?
— Мельком обмолвился, что абсолютно случайно. Отмечу особо — он был испуган до чрезвычайности.
— Печально, очень печально терять столь полезных нам людей. Ну что же, Генрих, я надеюсь, что вы основательно отдохнете перед написанием подробнейшего доклада о своей поездке.
Порученец пружинисто подскочил, демонстрируя, что готов приступить прямо сейчас.
— И я настаиваю, чтобы вы как следует позаботились о своем здоровье — оно еще не раз пригодится компании.
Плечи Нейгеля расправились, и он наконец-то позволил себе открыто улыбнуться — именно такими словами его патрон каждый раз объявлял о премии за проявленное усердие. А еще это значило, что потеря пятидесяти тысяч марок признана вполне обоснованной (хотя его историю, несомненно, еще не раз проверят), иначе не видать бы ему награды. А сам Крупп, проводив до двери ценного сотрудника, на обратном пути подхватил со стола конверт и уселся на свое место, мимоходом раздавив в пепельнице окончательно потухшую сигару.
— Что же, посмотрим.
Аккуратно разложив все содержимое измятой бумажной упаковки перед собой, Фридрих Альфред внимательно, не пропуская и малейшей буковки, все прочитал. Замер, затем машинальным движением сунул в рот новую сигару и опять застыл без движения, в напряженных раздумьях. Резко поднялся, дошел до одной из полок, почти не глядя снял с нее толстенную папку и вернулся обратно. Полистал, с громким треском вырвал один из подшитых и пронумерованных листов и положил его рядом — рядом с одним из листков из конверта, на полях которого кто-то сделал короткие пометки.