– Откуда вы знаете? – спросила Наташа.
Она сидела на корточках перед ракетой, и маленькая рука ее крепко держала ременную петлю, свободно пристегнутую к хромированному боку «вертушки».
– Я догадался, – сказал инспектор. Он тоже сидел на корточках рядом с Наташей. – У тебя это на лице написано.
– Не может быть. – Наташа даже петлю отпустила, выпрямилась. – А мама говорит, что я как каменная: никаких эмоций.
– И мамы могут ошибаться, – вздохнул инспектор. – А скорее она просто не умеет читать по лицам. Это оч-чень трудная наука: читать по лицам.
– А где вы учились?
– Читать по лицам? – Он усмехнулся. – Здесь, в цирке. Только здесь и можно хорошо научиться этому.
– Значит, и Александр Павлович тоже умеет? – Непонятно было: то ли Наташа всерьез верила инспектору, то ли просто приняла шутку и подхватила ее, подыграла старшим – воспитанная девочка.
– Александр Павлович умеет больше: он людей насквозь видит. Так, Саша?
– Почти так, Грант, – согласился Александр Павлович, – вижу, только смутно.
– Не прибедняйся, Саша. Ты же на крайний случай поднатужишься и изобретешь какой-нибудь ящик с дырочкой. Сквозь нее все будет видно как на ладони…
Как в воду смотрит, старый болтун, думал Александр Павлович. Знал бы он, что почти попал в цель: не в «десятку», так около… Он любил Гранта, как, впрочем, и все артисты, помнил его чуть ли не с детства – тот уже и тогда инспектором манежа работал, по-старому шпрехшталмейстером, – хотя, как казалось Александру Павловичу, Грант был ненамного старше его самого: может быть, лет на десять – двенадцать. И все же, кто знает? В паспорт-то его Александр Павлович не заглядывал.
– Этого человека, который умеет читать по лицам, – сказал Наташе Александр Павлович, – зовут Грант Ашотович. А ее, Грантик…
– Стоп, – прервал инспектор. – Ты забыл, Саша: ее имя я сам прочитаю… – Он внимательно всмотрелся в Наташино лицо, смешно пошевелил тонкими губами, закатил глаза. Наташа спокойно ждала результата. – Ее зовут… – инспектор помедлил, – На-та-ша… Так?
– Так, – Наташа, казалось, совсем не удивилась. А что, собственно, удивляться? Коли он умеет читать по лицам, то уж имя узнать – проще простого.
Они с Грантом стояли почти в центре манежа, и Александр Павлович невольно вспомнил себя, когда он впервые в жизни оказался посреди огромного и абсолютно пустого зала, посреди оглушающе-тяжкой тишины, один на один с липким страхом, который рождает чужое и чуждое, даже, кажется, враждебное человеку пространство; отчетливо вспомнил холодную струйку пота, вдруг скользнувшую между лопаток…
Потом, позже, этот страх ушел, но до сих пор Александр Павлович не любил оставаться в манеже один, да, по правде говоря, и не получалось: ассистентов в его аттракционе – восемнадцать человек, о каком одиночестве речь?
Но ведь было же!..
А он обещал Наташе сказку.
– Подождите! – вдруг воскликнул Александр Павлович. – Я сейчас! Только никуда не уходите, очень прошу. Стойте там, где стоите. Ну поговорите о чем-нибудь… Грант, расскажи ей анекдот, что ли…
– Ты куда? – крикнул Грант.
Но Александр Павлович уже бежал по коридору, пулей взлетел по лестнице на второй этаж – к своей гардеробной, откинул крышку кофра, в котором хранил всякий мелкий, не используемый в работе реквизит, разгреб воздушный, почему-то пахнущий конюшней завал пестрых шелковых платков, вытащил со дна аккуратный деревянный ящик с ручкой, похожий на те, в каких геодезисты хранят свои теодолиты или кремальеры, сломя голову бросился назад, в манеж, даже не заперев гардеробной – потом, потом! – откинул бархатный занавес форганга, остановился, тяжело дыша.
Грант и Наташа по-прежнему стояли посреди манежа, а серебряная вертушка, уже подвешенная на тросах, плыла на положенной для полета высоте над барьером – «воздушники» механизм проверяли, – и тонкая швунг-трапеция вольно качалась под ней.
– Ждете? Хорошо…
Он перешагнул через барьер; стараясь не промахнуться, поставил ящик точно в центре манежа, открыл его, достал оттуда аппарат, смахивающий на обыкновенный фильмоскоп для детей, только не с одним объективом, а с восемью, причем какими-то странными – узкими, длинными, похожими на револьверные дула с раструбами-блендами на концах. Быстро прикрутил четырехлепестковую антенку, винтами на ногах-опорах вывел на середину каплю уровня под стеклом – «загоризонталил» прибор. Размотал длинный тонкий провод, подсоединил его к розетке на внешней стороне барьера.
Грант и Наташа ошеломленно молчали, внимательно следя за манипуляциями Александра Павловича. Наконец Грант не выдержал.
– Что это, Саша? Новый трюк? – спросил он.
– Не знаю, Грант, – честно ответил Александр Павлович. Он поймал себя на том, что волнуется, будто впервые на манеж вышел. – Может, будет трюком, а может, и нет… – Он положил руку на пластмассовый тумблер на матово-черной подставке прибора. – Внимание!.. Наташа, смотри! – и щелкнул тумблером.
И безлюдный зал ожил.
Зашумел, заволновался партер, замелькали, выплыли откуда-то из черной глубины, стали резкими, контрастными живые человеческие лица, взлетели, как голуби, аплодисменты, а невидимый оркестр на совершенно пустом балкончике грянул звенящий туш, и надо всем этим ярким и шумным многолюдьем, переливаясь и сверкая, летела настоящая ракета, а под ней, на трапеции – вот это уж и вправду почудилось! – напряженной струночкой вытянулась тоненькая воздушная гимнастка…
И вдруг все сразу исчезло. Даже прожекторы, опоясывающие купол, погасли; только горели аварийные лампы, еле-еле освещая безлюдный зрительный зал. Ракета-«вертушка» перестала жужжать – мотор отключился – и плыла по кругу по инерции, гасила скорость.
Из окошка электриков над директорской ложей кто-то выглянул и заорал на весь цирк:
– Что вы там навключали, черт бы вас подрал?! У меня предохранители на щите выбило… – и уже спокойнее: – Предупреждать надо…
Прожекторы вокруг купола снова зажглись, моторчик зажужжал, и ракета опять начала набирать скорость. А зал был по-прежнему пуст: прибор Александра Павловича «молчал».
– Перегорел, – констатировал Александр Павлович. Он перегнулся через барьер, выдернул вилку из розетки, начал наматывать провод на пластмассовую катушку.
– Вот тебе и ответ, Грант, – сказал он, – не выйдет трюка. Факир был пьян…
Наташа смотрела на Александра Павловича как на чародея, на всемогущего мага, хотя, честно говоря, сам Александр Павлович не ведал, как положено глядеть на магов и чародеев. Наверно, с восхищением пополам со страхом?.. Тогда накладка: страха во взгляде Наташи не замечалось, зато восхищения…
– Что это за штука, Саша? – Грант наклонился над прибором, внимательно его рассматривая. Восхищения в его голосе не слышалось – одно деловое любопытство. – Сам сделал?