— И про секс! А что, если он возьмет и спросит, откуда появляются дети?
— Главное — ему всегда надо говорить только правду. Я этого вообще не понимаю! Как так можно? Это же искалечить ребенку психику навсегда!
— А как он потом будет жить в нормальном мире? Как он со сверстниками будет общаться? Не будут же они всю жизнь держать его в аквариуме?
— Ну, мы же с вами прекрасно знаем, бывает всякое…
Вита еще некоторое время терпеливо слушала искренние и сочувственные сетования на ужасную жизнь посреди голой правды. Не хотелось вылезать и ставить собеседниц — хороших, между прочим, женщин — в идиотское положение, поэтому она сосредоточилась и представила себе, как на балконе появляется Кеша, несколько раз прыгает с потолка на стенку, а потом вверх тормашками делает стойку на перилах. Послушный ребенок не заставил себя ждать. Женщины с воплями ужаса попытались стащить его вниз — проще поймать шмеля одним пальцем, — а потом побежали за помощью.
Вита выбралась из скворечника, и счастливый Кеша прыгнул ей на руки.
И вот тут они, естественно, навернулись. Когда прибежала толпа спасателей, они все еще лежали на полу и хохотали. И пока их поднимали, осматривали и ощупывали, а потом отряхивали и обтирали влажными полотенцами («Вита, доченька, ну когда же ты наконец повзрослеешь?!»), они продолжали хохотать. Так что на всякий случай их увели в дальнюю комнату — передохнуть перед намечающимся торжественным мероприятием, которым Максим Леонидович намеревался увенчать сегодняшний праздник.
Конечно же, это был секрет, и конечно же, все до единого о нем знали и под большим секретом рассказывали друг другу, шепотом и с оглядкой. Каким-то чудом тайну удалось сохранить от Кеши и Виты. Даже Адам оказался в курсе дела и не предупредил жену исключительно по рассеянности.
Итак, все, перешептываясь и тихонько хихикая, собрались в гостиной, разобрали бокалы с вином, рюмки с ликером, фужеры с коньяком. Лионелла Максимовна зажгла свечи и опустила шторы. Посреди комнаты поставили невысокий столик, накрытый тканью. Под тканью угадывался продолговатый предмет размером с большую длинную шкатулку. «Неужели папа таки научился показывать фокусы?» — мельком подумала Вита, приостановившись на пороге. Кеша, прекрасно знавший, кто нынче герой дня, проскакал мимо и замер в ожидании подарка.
Ткань с шелестом соскользнула. Кеша пискнул. Вита взялась за голову.
Максим Леонидович торжественно поднял это орехово-изящное темно-медовое создание, приложил к плечу, вскинул белую шпагу смычка — и в воздухе повис ровный, как луч света, вибрирующий звук.
— Мое! — завопил Кешка, разом утратив все воспоминания о приличиях.
— Конечно, твое, Кешенька, — радостно подтвердил академик, протягивая ему скрипку. — Пойдем, я тебе покажу, как на ней играть…
Гостей они с собой не взяли. Вита могла бы качнуть права и навязаться, но не стала. Она в раннем детстве тоже очень хотела учиться, промучилась четыре года в музыкальной школе и до сих пор твердо помнила гамму до мажор. Все . Старания Максима Леонидовича воспитать из Кеши интеллигентного человека ее нервировали. Кроме того, шевелились в душе нехорошие предчувствия: уж очень звучание скрипки — по воздействию на котенка — напоминало «Р-р-ренин» голос.
Издалека стали доноситься звуки. Поначалу все понимали, когда скрипку берет академик, а когда маленький эрхшшаа, но вскоре — и как-то очень уж вскоре — душераздирающий скрип прекратился, хотя исполнитель по-прежнему угадывался легко: ни в одной музыкальной школе не научили бы извлекать из струн такие звуки.
А потом все смолкло. Вита отправилась на разведку.
Дед и внук, до крайности смущенные, сидели на маленькой софе в кабинете академика, бок о бок, но не глядя друг на друга. Котенок потирал лапкой щеку.
На ковре, полуприкрытые распушенной прядью конского волоса, лежали останки скрипки. Две струны уцелели, но острые Кешкины когти почти перебили гриф и оставили глубокие борозды на корпусе.
— Она такая кр-р-расивая — и такая некрепкая! — несчастным голосом сообщил Кеша. — Совсем-совсем некрепкая. Даже хуже, чем те крррасивые барабаны…
Да уж. Красивые барабаны кончились непосредственно в магазине, и это больно стукнуло по семейному бюджету.
— Железную, — с трудом произнесла Вита. — Пап, ты слышишь? Железную, по спецзаказу. Кованую. У тебя есть знакомый кузнец?
— Железную… — отрешенно сказал Максим Леонидович, глядя перед собой. — Железо, железо… Медь… О!
Кливлендский лес, Большой Лос-Анджелес.
26, 07. 2015, позднее утро
И снова она проснулась от шума шагов внизу — проснулась как в обморок, как в тошноту, как в липкий холодный пот. Впрочем, почему как. Кроме обморока — все в наличии. А по тропинке мимо ее укрытия плелась парочка, явно подыскивающая, где бы нарушить пару-тройку законов штата, не одобряющего вольное поведение в общественных местах. Не дай бог, пристроятся где-то поблизости… Юлька подумала и решительно кашлянула. Парочка резко свернула в сторону и прибавила ходу.
А вообще-то — спасибо им большое. За то, что разбудили. Есть в этой сонности что-то ненормальное, тревожащее, подозрительное. По любому из ее планов она должна была находиться уже черт знает где. Она не вернулась домой (и, наверное, Варечка уже беспокоится и обзванивает немногочисленных знакомых), она зевнула экскурсионный школьный автобус (это был самый симпатичный ей замысел — умотать в соседний штат вместе с ознакомительной экскурсией старшеклассников, а там ненароком «позвонить домой» и отбыть по срочным делам), она не уехала в партнерский лагерь скаутов, где могла бы залечь на недельку…
Короче, чем перечислять, чего она не сделала, надо разбираться в ситуации и продумывать новый план.
Пункт первый: почему она так патологически спит.
Нет, сдвигаем. Пункт первый: висят у нее на хвосте или нет и если да, то кто?
Сдвигаем еще: почему они до сих пор не появились?
Уже теплее. Те двое, у прачечной, были если и не марцалами, то их гончими. Наверняка есть какие-то марцальские прилады, способные взять след лучше всякой собаки. Нужен для этого сам Ургон или нет? Ловят ее по моментальному — вернее сказать, ментальному — «снимку», который мог сваять у себя в мозгах этот гад, пытаясь разгадать, кто хотел его убить? Или они считали какие-то следы с места ее лежки, и Ургон тут совершенно ни при чем? А какие следы? Запах? Или скорее — уже теплей! — странная близость, сродство, как со своим «колокольчиком», который ты отличишь от десятков тысяч чужих. Но тогда… тогда из этого следует, что… что еще не все потеряно. По-настоящему «колокольчик» чувствуешь, когда он умирает. Значит, когда она, Юлька, умрет, они это почуют на любой дистанции. А на большой дистанции почуют ее волнение, испуг, злость.
Но она знает это — а значит, будет спокойна, как удав. И до тех пор, пока кто-то — неизвестный преследователь или совершенно конкретный марцал Ургон — не окажется в непосредственной близости от нее, Юльки, он ее не опознает. Не распознает в толпе.