Впрочем, почти все Стриженов уже знал наизусть.
Поп ему: «Послушай, сыне!
По степям копытный звон.
Слушай, сыне, ты отныне
На погибель обречен…»
Несколько раз полковник чувствовал, как скрежещут обломки костей, но это было уже совсем не больно и не страшно.
Как поднялся царь Емеля: «Гей вы, бражники-друзья! Или силой оскудели Мои князи и графья?»
Как он гаркнул: «Где вы, князи?!»
Как ударил кулаком,
Конь всхрапнул у коновязи
Под ковровым чепраком…
Потом он увидел, как маску Урванцева пересекла очередь маленьких капелек крови, зацепила глаз. Тот встряхнул головой, заморгал, но продолжал сосредоточенно работать.
— Как ты, Игорь? — Голос Урванцева будто проходил сквозь стену тумана, а из-за того, что не было видно губ, вообще казался не его голосом.
— Нормально, — сказал полковник и удивился, что губы деревянные.
— Сейчас самое неприятное, терпи. Джильи сюда, — скомандовал он Хрекову. Тот кивнул.
Как прощался он с Устиньей,
Как коснулся алых губ.
Разорвал он ворот синий
И заплакал, душегуб.
Звук был самый что ни есть слесарный: пила по чему-то твердому. Вибрация отдавалась по всему телу, в затылке и пятках забегали мурашки.
— Еще немножко… Дай-ка рашпиль, Хреков.
Шкряб… шкряб… шкряб…
«Ты зови меня Емелькой,
Не зови меня Петром.
Был, мужик, я птахой мелкой,
Возмечтал парить орлом!
Предадут меня сегодня,
Слава Богу — предадут!
Быть, на это власть Господня,
Государем не дадут…»
— Шьем. Давай сюда кетгут… так, это срежь… еще кетгут… хватит. Шелк — и понеслась…
Как его бояре встали
От тесового стола.
«Ну, вяжи его, — сказали, —
Снова наша не взяла».
— Жгут снимаем… отлично! Все, Дима, рыхлую с полуспиртом — бинтуй…
Урванцев исчез справа и тут же возник рядом, сдирая маску и перчатки.
— Готово, Игорь. До утра спи. Я тут пока клешню твою замариную, а потом, если повезет… Впрочем, я это уже говорил.
— Говорил. Спасибо тебе, старик…
— Да ладно… Прости, что так вышло.
— Не болтай глупостей.
— Проще сдохнуть. Ладно, ты иди спи, пока дают… мон женераль. Ребята, ведите командира.
Полковник сдержанно покосился направо. Культя была толстая и довольно длинная — а может, просто санитар Дима не пожалел перевязочного материала. Он сел — чувствуя себя необыкновенно, как утром после громадной усталости. Поднялся; ребята подхватили, боялись, что упадет. Но он никуда не упал, потому что стал очень легким.
Когда он проснулся снова, почти рассвело, и все, что было ночью, имело смысл хотя бы отчасти считать дурным сном. Рядом, скрючившись на стуле, сопел санитар Дима. Как только полковник шевельнулся, санитар вскочил. Стул с грохотом отлетел.
— Так точно, товарищ по!..
— Тихо-тихо-тихо… — пробормотал Стриженов. — Вообрази себе, что я с крутого бодуна…
— Так точно… — теперь уже прошептал санитар.
— Где Дупак?
— Так он же… товарищ полковник… Его ж убили. Я думал, вы знаете…
Полковник помолчал.
— Вот как… Нет, не знал.
Помолчал еще.
— Ну что ж. Легкой дороги к дому… — произнес он формулу прощания легионеров. — Легкой дороги…
Многие верили в это буквально: что после смерти легионеры возвращаются домой. Другие не хотели в этом признаваться, говорили, что это своего рода игра, род суеверия, но в конечном итоге — тоже верили. Наверное, были и такие, кто честно не верил. Одного из них полковник знал: это был он сам. Однако все — и верующие, и нет — над идеей посмертного возвращение подтрунивали. Всегда, за исключением истинных моментов недавней смерти.
— Товарищ полковник, ваша форма запасная где?
— В снарядном ящике.
— А то старую изрезать пришлось…
— Тихо было, пока я спал?
— Да какое тихо, товарищ полковник! Только-только замолчали, а до этого часа два такой перепалки было, любо-дорого! Подробностей не знаю, мне доктор велел глаз с вас не спускать…
— Понял. Ладно, солдат, помоги мне одеться. Побудешь пока при мне порученцем…
— Так точно.
— Зовут тебя Дима, а фамилия?
— Чигишев. Старший сержант Чигишев.
— Запомнил. С медициной у тебя всерьез или так, случайная связь?
— Всерьез, товарищ полковник. С четвертого курса медицинского ушел, завербовался, деньги нужны были фантастически…
— Тогда долго у себя не задержу… нет, этого не надо, просто тельник давай сюда и летний китель…
Отсутствующая рука болела тупо, как будто по ней недавно врезали доской. Болела вся, от шеи до кончиков пальцев. Он знал, что так и будет — и слышал от других, и читал. Но, как и в возвращения после смерти домой, — не верил. Теперь убедился. Если забыть, что руки нет, и не пытаться шевелить ею — все ощущения на месте. И боль от переломов — тоже…
Но эта хрень хотя бы не мешала двигаться. А когда заживут швы, все будет просто прекрасно.
Калифорния. 28. 07. 2015, 12 часов 55 минут
А может быть, им от нее ничего и не нужно было? Юлька с сомнением оглянулась через плечо. Последние глайдеры уже скрылись из виду. Все они были ярких цветов и с номерами в больших контрастных кругах. Какие-то гонки… Она знала, что гонки через пустыню — или по прямой до Лас-Вегаса и обратно, или по замкнутому маршруту — проходят едва ли не каждую неделю. Но здесь вроде бы не пустыня…
Она еще раз огляделась, но ничего подозрительного так и не разглядела. Потом развернулась немного направо и направилась к океану — просто для того, чтобы солнце не светило прямо в глаза.
И еще — нужно было откуда-то позвонить…
Несколько раньше: вольный город Хайя, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 3-й день лета
Он пришел сюда по делу, ничего особенного не имея в виду, и сразу попал в разборку: сначала прямо на него из двери дома вылетела растрепанная и в хлам изодранная матушка Чирр, то ли владелица дома, то ли просто управительница, этого Серегину ни разу не говорили. Не узнав Серегина, она вцепилась в него и одновременно вырывалась, потрясая тоненькими птичьими ручками и посылая в темноту прихожей короткие взрывные проклятия. Серегин всем телом чувствовал, как ее колотит. Он переставил старушку назад, за себя, осторожно освободился от захвата — и, поднявшись на две высокие неудобные ступеньки, шагнул внутрь такого знакомого дома.