– На ближайшем заседании Совета я представлю подробнейший доклад, – повторил Верховный Хранитель. – У меня нет причин и желания что-либо скрывать от дружественных нам кшатриев, мы ведь одно дело делаем, работаем на благо Полиса. Просто сейчас не пришло еще время…
– Секретничаешь, значит, – сделал свой вывод Шогин. – Что ж, хорошо-о-о… смотри, Виталик, я этого так не оставлю. Твое самоуправство тебе аукнется.
Генерал отстранился от стола и хотел уже направиться к выходу, как взгляд его упал на томик Carmina Burana.
– Ого! А это что такое? – Шогин вновь схватился за книгу.
– Это пустяк, никому не нужная средневековая немецкая поэзия, – нарочито равнодушно сказал Хранитель и накрыл ладонью морщинистую руку генерала.
– Я люблю поэзию, – произнес Шогин и попытался оторвать книгу от стола, но ладонь брамина не позволила этого сделать.
– На русский язык перевод дословный, никаких ритмов и рифм, – сказал брамин, – совершенно унылый труд какого-то эмгэушного историка.
– Все равно интересно почитать, – настаивал на своем генерал, – я и историю люблю.
– Я пришлю ее тебе через пару часов, а сейчас, извини, она нужна мне для работы, – Верховный Хранитель сдержанно улыбнулся.
– Ладно, – сдался Шогин, оторвав руку от книги, – только не забудь.
Генерал направился к выходу и, уже открывая дверь, обернулся, грозно сверкнул очами и, погрозив пальцем, сказал:
– Все равно, Виталик, твое самоуправство я так не оставлю. Вы у меня докукарекаетесь, псы божьи!
* * *
Если в начале Игр со станции Павелецкая стартовало восемь команд, то до Киевской добрались всего лишь три. Лишившись одного человека, первыми примчались, как и ожидалось, ганзейцы. Следом пришли Фольгер, Кухулин и Ленора, а третьими – люди из Полиса в странных мешковатых серых одеяниях. Остальные погибли. Правда, были еще парни из Бауманского альянса, которым по воле случая досталась последняя, восьмая позиция, но они, видимо, понимая бесперспективность своего участия, сошли где-то на середине дистанции, и болельщики на Киевской о них даже не вспоминали. Организаторы гонок и простой народ, безусловно, получили незабываемое удовольствие от немалого количества смертей. Радостные зеваки, граждане Ганзы и гости Содружества Кольцевой линии праздно шатались по платформе, шумно обсуждая результаты первого этапа соревнований. Немного расстроила толпу новость о том, что команда Полиса, вооруженная кривыми ножами кукри, по каким-то неизвестным причинам покидает Игры. Однако интрига все же осталась. Два ганзейца и три представителя Четвертого Рейха должны будут в скором времени сойтись в решающей схватке. Команда Грабова стартует первой, а минуту спустя по параллельному туннелю начнет свой бег троица Фольгера. Большинство полагало, что выиграет Ганза, но кое-кто считал иначе. Букмекер в сером джемпере рвал глотку, призывая делать ставки.
Вся эта суета совершенно не интересовала Феликса. Он сидел в разделенном на несколько помещений вагоне для отдыха. Каждому из участников перепало по целой комнатке, и Фольгер, зашторив окна от любопытных взглядов, вздохнул с облегчением, когда остался наедине с собой. Он закрывал глаза, и перед ним вновь и вновь всплывало матово-белое лицо мертвой Евы. Феликс опускался на колени перед покойницей, гладил ее по щеке, касался ледяного лба и окоченевших губ своими горячими губами, шептал нежные слова в маленькое ушко, которое уже ничего не могло услышать. Осознание безвозвратной потери превращало бытие в нестерпимый ад, и тогда Фольгер размыкал тяжелые веки, вскакивал с места, желая выйти на платформу, смешаться с толпой, избавиться от гнетущего одиночества, кидался к выходу. Но видеть все эти возбужденные кровью и дешевым праздничным алкоголем лица было невыносимо, и тогда Феликс, понимая безвыходность ситуации, хватался за голову, садился на топчан, закрывал глаза и вновь в своем болезненном воображении водил дрожащими пальцами по мраморной коже и золотистым волосам убитой девушки.
Эти мучения длились целую вечность, пока кто-то не постучал в дверь и не вошел в комнатку. Феликс открыл глаза. Перед ним стояла смущенная Ленора.
– Что тебе нужно? – хрипло выдавил из себя Фольгер.
– Я… – Ленора, беспокойно теребя белесый локон, прикусила губу, – я хочу… помочь… я знаю, тебе плохо сейчас…
– Ты ничего не знаешь, – внезапно рявкнул Феликс, – ты просто глупая девчонка!
– Прости… – Ленора покраснела и повернулась спиной, чтобы выйти из комнатки.
– Постой, – сказал Фольгер.
Феликсу вдруг показалось, что шестнадцатилетняя девочка – это меньше, чем толпа, но больше, чем одиночество, это спасительный мостик между двумя разновидностями ада. Фольгер уже давно понял, что Кухулин и Ленора – чужие в подземном мире метро. Они пришлые. Наверное, легче выговориться незнакомцу, чем кому-то, кто, как и ты, целых двадцать лет живет безвылазно в сумрачных катакомбах. Да, этой девчонке можно сказать то, что никогда не скажешь и лучшему другу.
– Сядь, пожалуйста, – Феликс похлопал ладонью по топчану рядом с собой, – сядь!
Ленора подчинилась.
– Не обижайся, – сказал Фольгер, – я мерзок самому себе, оттого и на тебя сорвался.
– Нет, ты хороший, – тихо возразила Ленора.
– Хороший, – засмеялся Феликс, – хороший… А тебя не смущает тот факт, что я много лет работаю на Четвертый Рейх?
Девушка пожала плечами.
– Ну, да, конечно, – сказал Фольгер, – ты ведь не местная, тебе что Рейх, что Ганза, что краснолинейцы, – все одно.
Ленора, испуганно моргнув, встрепенулась.
– Даже и не думай отрицать, – Феликс вымучил из себя улыбку, – ты и твой муж – не жители метро. Кожа у Кухулина совсем не бледная, а ты – просто артёмка какая-то, о нашей подземной жизни элементарных вещей не знаешь. Я прав?
Девушка, потупившись, промолчала.
– Но это даже к лучшему, – сказал Фольгер, полез за пазуху и извлек оттуда нож, на пятке которого были выгравированы четыре буквы «My OC» и миниатюрный звездно-полосатый флаг. – Столько лет спустя это оружие вернулось ко мне. Когда-то я отнял этот нож у убитого врага, и вот теперь забрал его снова, но из рук…
К горлу Феликса подкатил горький ком, и он, собираясь с духом, несколько минут молчал, а потом вновь заговорил:
– Я ведь не всегда был Феликсом Фольгером. Когда-то меня звали совсем иначе…
* * *
Мое настоящее имя – Филипп Реглов. Когда случилась ядерная война, я был молоденьким лейтенантом, совсем недавно закончившим военное училище. Я всегда хотел жить в Москве, столице великой державы, которую уважали во всем мире и боялись даже в Америке. Так нам, по крайней мере, внушали по телевизору и через интернетовских блоггеров. И вот я прибыл по распределению в Первопрестольную. Мечта сбылась. Здесь я и остался навсегда.
Тысячи одинаковых историй можно услышать от тех, кто выжил в подземке: поездка в метро, вдруг поезд резко тормозит, останавливается, в вагоне гаснет свет. Удивление и недоумение сменяются страхом и даже паникой. Потом пассажиры выбираются из вагонов и бредут к ближайшей станции. А там суматоха, столпотворение, гвалт.