Никогда Суд Толкований не занимался разбирательством дел людей, не являющихся гражданами Полиса. Впрочем, и судов этих было не так уж и много: всего пять. Трижды брамины спорили с кшатриями, один раз между собой и еще один раз военные обратились к книжникам с просьбой разрешить внутренний конфликт между ними. И вот впервые брамин будет состязаться с инородцем.
Суд Толкований представлял собой нечто, похожее на ордалию, которая являлась испытанием не огнем или водой, как в древние времена, а книжной мудростью. Эту процедуру брамины придумали и протащили в Совете из-за того, что были уверены в своем превосходстве.
В комнате заседаний, на стенах которой висели картины с изображением Библиотеки и Генштаба, по разные стороны массивного, длинного деревянного стола садились восемь человек: четыре брамина и четыре кшатрия. Во главе стола становился истец, напротив него – ответчик. В зал заходил послушник с коробом, накрытым крышкой. Он ставил его на специальный ритуальный трехногий табурет. Короб был до половины забит корешками от книг, пришедших в негодность. Послушник приоткрывал коробку, просовывал туда руку и с закрытыми глазами тщательно перемешивал содержимое. Затем доставал один из корешков с названием книги. Участники процесса толковали ее содержание (как правило, это было художественное произведение) в свою пользу. Каждый из членов Суда Толкований голосовал за того, чью интерпретацию считал более убедительной. Если количество голосов за истца и ответчика оказывалось равным, то право дополнительного голоса давалось секретарю, и тогда от него зависело, кого считать выигравшим процесс.
Верховный Хранитель не сомневался в своей победе. Во-первых, каким бы Кухулин ни был избранным, он всяко прочитал меньше книг, чем один из влиятельнейших людей Полиса, а во-вторых, даже если он ответит так, что кшатрии без зазрения совести и с превеликим удовольствием отдадут голоса в его пользу, то брамины-то в любом случае проголосуют против. А при раскладе четыре на четыре Суд Толкований признает победу за ответчиком, потому что секретарем волею жребия избран брамин. Так что попытки военных вставлять палки в колесо судьбы даже при гениальном выступлении Кухулина не увенчаются успехом.
Четыре брамина в серых халатах и четыре кшатрия в камуфляже сидели друг напротив друга. На выбритых висках чернели татуировки раскрытых книг и двуглавых орлов. У представителей обеих правящих каст, как и положено в подобных обстоятельствах, лица были протокольно суровы и шаблонно непреклонны. Истец и ответчик встали друг напротив друга.
– Итак, – и без того серьезный генерал Шогин нахмурил брови, – поскольку одним из участников процесса является брамин, позвольте мне, кшатрию, как лицу незаинтересованному, объявить Суд Толкований открытым.
Услышав заверения старого штабного вояки о своей принципиальной незаинтересованности в деле, Верховный Хранитель позволил себе демонстративно ухмыльнуться. Сзади застучала печатная машинка секретаря, ведущего протокол.
– Истец, – продолжил генерал, – назовите ваше имя и фамилию.
– Имя Кухулин, фамилии не имею.
– Согласно протоколу, фамилию положено иметь, – заметил генерал. – Убедительная просьба, назовите вашу фамилию.
– Тогда Кухулин.
– То есть вас зовут Кухулин Кухулин?
– Пусть будет так.
– Хорошо-о-о, – протянул генерал, вытирая лысину платком, – объясните тогда Суду, в чем смысл ваших претензий к касте мудрейших браминов в лице Верховного Хранителя Книг.
– Суть моих претензий такова, – заговорил Кухулин совершенно спокойно, – достопочтенный Верховный Хранитель Книг решил, что я являюсь избранным и должен найти некую книгу с черными страницами и золотыми буквами. Для того чтобы его желание было выполнено, моя жена Ленора и мой компаньон Феликс Фольгер были взяты в заложники. Им было предъявлено ложное обвинение в приобретении запрещенных наркотических препаратов. Посему, уверенный в справедливости законов пресветлого Полиса, в великой силе его и сокровенной мудрости, я попросил защиты у касты кшатриев, как у незаинтересованной в конфликте стороны, и вызвал на Суд Толкований своего обидчика.
Верховный Хранитель невольно восхитился соперником: ни единой визгливой нотки в голосе, ни одного дрогнувшего мускула на лице. Абсолютная, ледяная безмятежность. И говорит, как по-писаному: «суть моих претензий», «пресветлый Полис», «сила его и сокровенная мудрость». Вояки явно подготовили его к процессу, научили всем формальностям. Или не научили? Или он сам?
– Каково ваше слово? – спросил генерал.
– Мое слово таково, – сказал Кухулин. – Если Суд Толкований решит дело в мою пользу, значит, Судьбе угодно признать невиновными мою жену Ленору и моего компаньона Феликса Фольгера. Если Суд Толкований решит дело в мою пользу, значит, Судьбе угодно заявить, что я не являюсь избранным и не обязан искать артефакты в Библиотеке. Если Суд Толкований решит дело в мою пользу, значит, Судьбе угодно отпустить меня, мою жену и моего компаньона на все шесть сторон, будь то север, юг, восток, запад, подземелья или поверхность. Таково мое слово.
«Нет, сам бы он так свою речь не построил, – подумал Хранитель. – Явно потрудились кшатрии».
– Суд принял ваше слово, – сказал генерал, взял колокольчик, и, позвонив в него, крикнул:
– Введите заинтересованных!
В комнате в сопровождении двух здоровенных охранников появились Феликс и Ленора. Их усадили на ветхого вида стулья за спинами кшатриев, под картиной Генштаба. Девушка была неестественно бледна и очень напряжена. Она обхватила себя руками и, съежившись, буквально вжалась в стул, а когда блуждающий взгляд ее пересекся со взглядом Кухулина, прикусила нижнюю губу.
Странная девчушка. Перед Судом Толкований охранники пришли в ее камеру и обнаружили Ленору забившейся в угол, тихо поскуливающей, с противогазом на голове. Двум крепким мужикам стоило немалого труда привести брыкающуюся, истерящую девушку в чувство. Феликс Фольгер, напротив, держался весьма раскованно. Развалившись на стуле, он, лениво выдавив из себя вежливую улыбку, осмотрел комнату. Глаза его пылали болезненным возбуждением. Не иначе как совсем недавно принял маёк.
Верховного Хранителя этот факт нисколько не заботил. Употребление, хранение и распространение наркотических веществ далеко не всегда коррелировало со строгостью наказания. Главное – цель, остальное – ничто. Фольгер мог обжираться психостимуляторами, сколько влезет, и на это никто не будет обращать внимание, если Кухулин будет делать то, что должен: согласится на роль избранного и поиски фолианта.
– Майне Камераден, – Феликс поднялся со стула, – я бы хотел сделать официальное заявление.
– Заинтересованный, сядьте на место, – сказал Шогин. – Вы не можете делать никаких заявлений до завершения Суда.
Фольгер посмотрел сперва на потную лысину ведущего процесс генерала, затем на Хранителя и наконец на Кухулина. Помедлив немного, Феликс подчинился.
– Достопочтенный ответчик, вам понятны претензии достопочтенного истца?