В то время как двое полицейских поддерживали Пепе Амадора в сидячем положении, третий поднял за волосы его голову. Только прерывистое дыхание и выражение бесконечной муки на лице говорили о том, что Пепе Амадор еще жив.
Когда полицейские отпустили его, юноша открыл глаза, нащупал руками край скамьи и с глухим стоном лег на спину.
Выйдя из камеры, алькальд велел покормить арестованного и дать ему поспать.
– А потом, – приказал он, – продолжайте работать над ним, пока не расколется. Думаю, надолго его не хватит.
С балкона он снова увидел сеньора Кармайкла, который, опустив лицо в ладони и съежившись, по-прежнему сидел на скамейке во дворе участка.
– Ровира! – крикнул алькальд. – Пойди в дом Кармайкла и скажи его жене, чтобы прислала ему одежду. А потом, – торопливо добавил он, – приведи его в мой кабинет.
Он уже засыпал, облокотившись на письменный стол, когда в дверь постучали. Это был сеньор Кармайкл, одетый в белое и совершенно сухой, если не считать ботинок, мягких и разбухших, как у утопленника. Прежде чем им заняться, алькальд сказал полицейскому, чтобы тот сходил к жене сеньора Кармайкла и принес другую пару ботинок.
Сеньор Кармайкл жестом остановил полицейского:
– Не надо. – А потом, повернувшись к алькальду и глядя на него с суровым достоинством, объяснил: – Они у меня единственные.
Алькальд предложил ему сесть. За двадцать четыре часа до этого сеньор Кармайкл был препровожден в бронированную канцелярию и подвергнут долгому допросу об имущественных делах семейства Монтьель. Он подробно обо всем рассказал. Когда же алькальд выразил желание купить наследство за цену, которую установят уполномоченные муниципалитета, сеньор Кармайкл заявил о своей твердой решимости препятствовать этому до тех пор, пока имущество не будет приведено в порядок.
И сейчас, после двух дней голода и пребывания под открытым небом, его ответ обнаружил ту же непоколебимую решимость.
– Ты осел, Кармайкл, – сказал ему алькальд. – Пока ты будешь дожидаться приведения наследства в порядок, этот бандит дон Сабас переклеймит своим клеймом весь монтьелевский скот.
Сеньор Кармайкл только пожал плечами.
– Ну хорошо, – после долгого молчания сказал алькальд. – Мы знаем, что ты человек честный. Но вспомни вот что: пять лет назад дон Сабас передал Хосе Монтьелю список всех, кто был тогда связан с партизанами, и потому оказался единственным руководителем оппозиции, которому дали остаться в городке.
– Остался еще один, – сказал с ноткой сарказма в голосе сеньор Кармайкл. – Зубной врач.
Алькальд сделал вид, что не слышал.
– По-твоему, ради такого человека, способного продать своих ни за грош, стоит торчать сутками под открытым небом?
Сеньор Кармайкл опустил голову и стал разглядывать ногти на руках. Алькальд присел за письменный стол.
– И потом, – вкрадчиво добавил он, – подумай о своих детях.
Сеньор Кармайкл не знал, что его жена и два старших сына накануне вечером побывали у алькальда, и тот обещал им, что не пройдет и суток, как сеньор Кармайкл будет на свободе.
– Не беспокойтесь о них, – ответил сеньор Кармайкл. – Они сумеют постоять за себя.
Он поднял голову, только когда услышал, что алькальд снова прохаживается по комнате. Тогда сеньор Кармайкл вздохнул и сказал:
– Можно попробовать еще одно средство, лейтенант. – Он почти ласково посмотрел на алькальда и продолжал: – Застрелите меня.
Ответа он не получил. Чуть позже алькальд уже крепко спал, а сеньор Кармайкл снова сидел на скамеечке.
Секретарь, находившийся в это время в суде, недалеко от полицейского участка, был счастлив. Он продремал первую половину дня в углу, а потом, совершенно неожиданно для себя, увидел роскошные груди Ребекки Асис. Будто сверкнула молния среди ясного дня: внезапно отворилась дверь ванной, и прекрасная женщина, на которой не было ничего, кроме намотанного на голову полотенца, издала сдавленный крик и бросилась закрывать окно.
С полчаса секретарь горько переживал в полутемном суде, что прекрасное видение так быстро скрылось, а около двенадцати повесил на дверь замок и отправился перекусить, дабы подпитать сладкое видение в памяти.
Когда он проходил мимо почты, телеграфист помахал рукой, чтобы привлечь его внимание.
– Будет новый священник, – сказал он секретарю. – Вдова Асис написала письмо апостолическому префекту.
Секретарь не поддержал его.
– Высшая добродетель мужчины, – сказал он, – это умение хранить тайну.
На углу площади он увидел сеньора Бенхамина, раздумывавшего, прыгнуть ли ему через лужу у своей лавки.
– Если бы вы только знали, сеньор Бенхамин… – начал секретарь.
– А что такое?
– Ничего, – сказал секретарь. – Я унесу эту тайну с собой в могилу.
Сеньор Бенхамин пожал плечами, а потом, увидев, с какой юношеской легкостью секретарь прыгает через лужи, последовал его примеру.
Пока его не было, кто-то принес в комнату за лавкой три судка, тарелки, ложку с вилкой и ножом и сложенную скатерть. Сеньор Бенхамин стал готовиться к обеду – расстелил скатерть на столе и все на нее поставил. Движения его были педантично точными. Сперва он съел суп, где плавали большие желтые круги жира и лежала кость с мясом, потом, из другой тарелки, стал есть жаркое с рисом и юккой. Зной усиливался, но сеньор Бенхамин не обращал на это никакого внимания. Пообедав, он составил тарелки одна на другую, собрал судки и выпил стакан воды. Он уже собирался повесить гамак, когда услышал, как в лавку кто-то вошел.
Глухой голос спросил:
– Сеньор Бенхамин дома?
Вытянув шею, он увидел одетую в черное женщину с пепельно-серой кожей и полотенцем на голове. Это была мать Пепе Амадора.
– Нет, – сказал сеньор Бенхамин.
– Но ведь это вы, – сказала женщина.
– Да, – отозвался он, – но меня все равно что нет, потому что я знаю, зачем вы ко мне пришли.
Женщина остановилась в нерешительности в узком и невысоком дверном проеме, в то время как сеньор Бенхамин вешал гамак. При каждом выдохе легкие ее издавали тихий свист.
– Не стойте в дверях, – сурово сказал сеньор Бенхамин. – Или уходите, или войдите внутрь.
Женщина села у стола и беззвучно зарыдала.
– Простите, – сказал он ей. – Вы должны понять, что, оставаясь на виду у всех, вы меня компрометируете.
Мать Пепе Амадора сняла полотенце с головы и вытерла им глаза. По привычке сеньор Бенхамин, повесив гамак, проверил, крепки ли шнуры. После этого он снова переключил внимание на женщину.
– Значит, – заговорил он, – вы хотите, чтобы я написал вам прошение?
Женщина кивнула.