Я остановил колонну и объявил привал до сумерек. Командирам велел выставить дозорных. Лакошу сказал разделить людей на две смены: одни спят, другие не слезают с коней. Маг’гьяр выпало спать вдвое меньше всех прочих. Ничего. Эти настоящие, как-нибудь выдержат.
Разошлись солдаты с дороги, легли под деревьями. Дорога до Регула Каструма — новая. Старые, те, что во внутренних областях Империи, — каменные, в смысле, потроха карасьи, камнем мощенные. Тут еще не успели, тут всего-навсего утоптанный грунт. Галиары валяются по обочинам, а над самой дорогой все клубится пыль. Только что тут звякало железо, десятники ругались в полный голос, конские копыта взрывали подковами землю. А теперь — никого, только пыль медленно-медленно оседает, и как будто слышен ее недовольный шепот: «Хххходитеееее... тревооооожшшшшитеееее... шшш». Я помотал головой. Чума болотная, нельзя позволять себе тупеть. Если я отупею, всей стае — каюк.
Спать хочу смертно.
...Подошел ко мне Руф. На лбу — грязная повязка, ухо чем-то замотано, кисть левой руки тоже едва-едва из кровавых тряпок вылезает. Не пойму, улыбается или морщится.
— Я знаю, — говорит, — что ты спать хочешь, Малабарка...
Смотри-ка, первый раз меня по имени назвал.
— Может, сперва со мной вина выпьешь? Хых.
Протягивает бурдюк, уже не тугой, уже досталось кому-то радости. Упьются, дерьмо, как я их подниму?
— Не думай, солдатам не давал. Только двум раненым. Все равно подохнут к вечеру, пусть хоть вина хлебнут. Ну, будешь?
— Давай.
Он бурдюк на землю бросил и обнимает меня. И я его тоже обнимаю. Как мы живы остались, одна только бездна ведает. Еще бы чуть-чуть, и всем нам лежать на том проклятом поле, уже бы мухи в ноздри залезли. Такая чума...
— Если б не ты, — говорит, — мои ребята — трупы. И я с ними.
— Ты тоже хорош, старый торчок. Смерти не боишься?
Он отхлебнул и мне передал.
— Смерти не боюсь — да. Хых. Привык. А вот говенной смерти не хотел бы.
— Что, плохая война?
— Давно дерьма такого не видел. Солдат мало. Стрел нет. Жратвы нет. Хых. Дырок в заднице, если проверить, наверно, тоже по одной на двоих... Какая тут война? Режут, будто свиней. Троих за одного берут, сучье отродье. Надо было откупиться на этот раз.
...Поздно ночью остатки 4-го гали — три неполных когорты и мой отряд — вошли в Регул Каструм. Я занял под штаб большой дом префектуры, а самого префекта вышиб в бездну, к придонным братьям. Солдат велел разместить по частным домам. Городок маленький, не больше собачьей кучки, вместительных казарм нет, провизии нет, ни хрена нет, префект не понял меня с первого раза, на второй раз я выбил ему два зуба. Судиться будешь, сука? В дерьмо по уши засуну, червям скормлю, солонина протухшая... Кто варвар? Я не бью. Это я не бью. Это я тебя глажу, как бабу по заднице...
В таком позоре я никогда еще не участвовал. Это не мужчины. Это рыбы.
Аххаш! Не привык.
Я лег животом на пол и прикоснулся лбом к холодному камню. Все то дерьмо, от которого я злился и досадовал, стало понемногу переходить в него, в этот спокойный и неподвижный камень. А ко мне приходило успокоение, но только внутри что-то каменело. Завтра убью кого-нибудь за неповиновение.
Мы в двух дневных переходах от Лабий. От Ланин.
Спасибо, друг камень...
Я кликнул дежурного центуриона. Велел ему собрать военный совет завтра на рассвете. И чтобы эту навозную муху, префекта, тоже приволокли. Да, хоть бы и волоком. Сколько у них тут гарнизона? На вид — всего ничего. Отправил гонца к Харру. Здесь, в Регуле Каструме, стало известно: он идет с двумя когортами и двумя сотнями конных к нам на подмогу. Так пускай поторопится, снасть камбалья. Выслал три дозора по трем разным дорогам, откуда могли явиться проклятые лесовики. Прикинул, удержимся ли мы тут завтра... Если Харр подойдет не позднее завтрашнего заката, тогда мы вставим этим затычку в пасть. Река тут подходящая, удобная, берега болотистые, не для драки. Перекрыть переправы. Тогда они либо будут таранить, и мы еще посмотрим, кто кого, либо оставят заслон на той стороне и пойдут в глубокий обход... потеря темпа. Для них выйдет потеря темпа, а у нас появятся кое-какие шансы. Только не пойдут они в обход. Чума! Я уверен, в обход они не пойдут. Потому что звери, видно же, и до драки охочи пуще, чем до девок... Аххаш! Это если Харр успеет. А если нет, если нет... если нет... Мы не удержим реку. Нам понадобится позиция покрепче, где она тут есть? И, дерьмо рыбье, где центурион Руф? Вот кто мне нужен. Нет, с такими мужчинами реку мы не удержим. Они когда здоровые — как больные. Когда усталые — как умирающие. Вялые, как медузы. Бывает, перед штормом у самого берега собирается весь призрачный народ медуз. Медленный и тусклый, будто души мертвецов. Может, это и есть — души наших мертвецов, из вольного народа? Только вряд ли. Наши должны бы становиться зубастыми тварями, а не какой-нибудь голубой слизью. Для наших рай — пировать и биться на дне морском. Впрочем, для каких это наших? Кто теперь для меня — наши? Чума. В бездну. Так. Эти имперские вояки — точь-в-точь медузы у берега. Пока держатся скопом, еще на что-то годны. И то чаще всего — на мясо. Нет, без свежих галиаров мне реку не удержать...
Вышел к дежурному. Дремлет, навоз. Хоть не спит в открытую.
— Посыльного — за центурионом Руфом Одноглазым. Живо.
Затрепыхался, карась из лужи.
Руф должен припомнить порядочную позицию...
Вскоре в штаб пришла Эарлин. Я велел пускать ее в любое время. Галиары у входа заухмылялись. Ухмыляйтесь, пыльные хари. Завтра увидим, каковы будете в деле.
Я заколебался. Как назвать ее?
— Здравствуй, сестра...
Она молча подошла и прикоснулась пальцами к моей груди. Моей душе стало теплее. Моей душе стало... Но центурион Руф прибудет через четверть стражи — самое позднее. И у меня тысяча с лишком людей, а времени в обрез.
— Мне нужно совсем немного времени, Малабарка. Прости, что лезу к тебе сейчас. — Она замолчала на мгновение. — И я рада. Ты решился назвать меня сестрой.
— Я слушаю тебя, Эарлин. Я рад, что ты здесь.
— У меня есть брат, Малабарка. Он живет тут, в Каструме. Два года живет. Даже свое родное имя променял на имперское — Константин, Брат не беден, он владеет кораблем и сдает его купцам.
— Брат...
— Родной. И по вере — тоже. Это странный человек. Он почти все время молчит. Когда-то Константин сказал мне: «Я не желаю разговаривать попусту. Я взываю к Богу, а когда делаешь это ежедневно и ежечасно, не стоит напрасно тратить время и не стоит сбиваться».
— Ему отвечают... отвечает?
— Я не знаю. Я не уверена. Иногда брат говорит: не делай того, не делай сего. И всегда оказывается прав, хотя никто не мог заранее знать, куда дела покатятся... Он проведал, что ты здесь, и захотел увидеть тебя. Меня трудно удивить. Но... Ради тебя он вышел из дома первый раз за целый год...