– Я слышала, этого парня, камбоджийца, обвиняют в покушении на убийство.

– Может быть, – ответила мать Генри. – По-моему, это был несчастный случай.

– Ну, не знаю, – сказала мать Санборна. – Есть и другое мнение. Это ведь такой народ… – Она покачала головой. – Пора с ними что-то делать. А как Франклин? Есть новости?

– У Франклина все нормально, – сказала мать Генри. – Врачи продолжают надеяться.

– Вот и отлично, – сказала мать Санборна.

– Да, отлично, – повторила мать Генри.

Генри чуть не засмеялся вслух.

Они тронулись. Опять тишина, если не считать дорожных звуков.

– Отлично? – вырвалось у Генри.

– А что я ей еще скажу? – быстро ответила мать. – Что я просидела в палате моего сына шесть часов подряд и он даже ни разу не пошевелился? Что, когда доктор Джайлз раскрыл ему веки и посветил в глаза, зрачки не расширились и на миллиметр? Что мой сын издает звуки… такие звуки, каких не услышишь ни от одного живого человека? По-твоему, я должна была сказать ей, что его культя до сих пор кровоточит? Что медсестрам приходится переодевать его каждые два часа, потому что он даже не способен воспользоваться уткой? По-твоему, я должна была сказать ей все это, да, Генри?

– Ты могла сказать, что он очнулся и произнес «Катадин».

Мать покачала головой. Она сдерживала слезы.

– Это ничего не значит, – прошептала она.

Генри замолчал, прислонив к стеклу тяжелую голову, но сердцем он все равно не мог согласиться с тем, что «Катадин» ничего не значит. У сердца своя мудрость.

Когда он впервые увидел ее в Лонгфелло, ее взгляд скользнул по нему, как по пустому месту, как будто он был всего-навсего одним из учеников, которых она не знала и знать не хотела. Но потом ее глаза вернулись обратно, и она подошла к нему.

«Ты тот самый…»

Он кивнул.

«Первый раз вижу, чтобы ты спустился с небес на землю».

Кажется, как раз наоборот, подумал он.

«Добро пожаловать в Лонгфелло. Не обращай внимания на придурков. У нас их тоже хватает, как в любой другой школе».

Он почувствовал себя как морской скиталец, чья лодка наконец-то прибилась к берегу.

4.

Городок Мертон был вдвое младше Блайтбери-на-море, однако теперешние обитатели Блайтбери называли Мертон городом-призраком, сколько себя помнили, – и не без оснований.

Но так было не всегда. Мертон стоял между двумя быстрыми речками, и по удобству расположения с ним могли поспорить очень немногие массачусетские городки. Поэтому здесь выросли огромные кирпичные мельницы, между реками прокопали каналы, затем добавились новые мельницы, и общежития для рабочих, которые на них трудились, и дома для управляющих мельницами, и склады для хозяев общежитий, и библиотеки для девушек, которые обслуживали мельницы и пансионы, и читальня, и церкви. Несколько десятилетий до и после Гражданской войны здесь стучали и звенели ткацкие станки, сотрясая железные каркасы кирпичных мельниц.

Но пришел день, когда нужда в гидроэнергии отпала. Водяные колеса стали шуметь все тише и наконец умолкли совсем. Тогда-то здесь и завелись привидения: по ночам в окнах заброшенных мельниц и общежитий скользили призрачные тени, и ветер разносил их шепот над обмелевшими каналами среди голых полей.

И склады, и мельницы, и библиотеки с церквями – все опустело, и лишь изредка громыхала мимо безлюдных зданий запряженная лошадью телега. Потом вместо телег по улицам Мертона стали время от времени проезжать «фордики», а их, в свою очередь, сменили автомобили с хвостовыми плавниками. Вот уже добрую сотню лет губернаторы и сенаторы обещали возродить городок, но дома вблизи мельничного района, еще не покинутые жителями, постепенно хирели, а школы, возведенные государством по новейшим проектам, стояли серые и угрюмые.

А привидения, населившие город, беззвучно посмеивались.

Но вскоре здесь начали появляться те, кто был знаком с привидениями не понаслышке. Они прибывали из мест с названиями, странными для американского уха: Пномпень, Кампонгтям, Баттамбанг, Сиемреап. Они не привозили с собой почти ничего и с изумлением находили в Мертоне то, что, казалось, навсегда потеряли в круговерти войны, – надежду. А обретя надежду, они принялись строить. Вскоре на улицах стало чисто и в разбитых окнах складов засверкали новые стекла. У старых общежитий развернулись рынки, где торговали овощами, никогда раньше не произраставшими на новоанглийских землях. В ресторанах подавали блюда, которых Массачусетс еще не пробовал, и вечерами их ароматы разливались по улицам, сплетаясь с текущей из домов непривычной музыкой, а дети на прохладных верандах играли и перекрикивались на непонятном языке.

Испуганные привидения сбежали, а приезжие, выйдя прогуляться под ночным небом, глядели на странные звезды и думали, что, хотя судьба забросила их далеко и они всегда будут вспоминать Камбоджу как свою родину, это новое место совсем неплохо.

С дверей старых мельниц сбили замки, пыльные комнаты вычистили и переоборудовали, и в них открылись новые предприятия: рестораны, фотоателье и магазины, где продавали все необходимое, от продуктов и одежды до хозтоваров. Приезжие плотники трудились не покладая рук, от них не отставали слесари, электрики и штукатуры. Семья Чуанов заняла первый этаж бывшего пансиона под фирму «Мертонские строительные работы», и отец с сыновьями принялись сооружать прочные ограды, камины и роскошные патио по всей округе от Марблхеда на востоке до Амхерста на западе. Как-то летом они две недели ремонтировали шиферную крышу дома Смитов в Блайтбери-на-море, то и дело возвращаясь взглядом к волнам диковинного моря, которого никогда прежде не видели.

Жители Блайтбери-на-море поговаривали, что в Мертоне есть улицы, по которым можно проехать из конца в конец и даже не догадаться, что ты в Массачусетсе. Вывески-то у них сплошь на кхмерском! Что ж, пожалуй, для коренных мертонцев оно и неплохо: городу ведь надо с кого-то собирать налоги. Но каково это, когда все твои соседи говорят на таком тарабарском языке! А их ужасная еда! А эти аляповатые храмы!

Иногда члены команды школы Лонгфелло по регби приезжали в Мертон – обычно это случалось поздней субботней ночью.

Они медленно катили по улицам, опустив стекла и включив магнитолы на полную громкость. Они вопили и освистывали чужие запахи, одежду и музыкальные ритмы – а заодно и людей, идущих по тротуарам мимо восстановленных мельниц. И слова, которыми они осыпали этих прохожих, были такими же англосаксонскими, как их имена. Это здорово, говорил Франклин Луизе и Генри. Видели бы вы, как они драпают!

А когда глаза Луизы говорили Франклину, что она не понимает, почему это здорово, Франклин напоминал ей, что эти люди в Мертоне – непрошеные гости.

А когда глаза Генри говорили Франклину, что он не понимает, почему это здорово, Франклин напоминал ему то, о чем он уже знал: что Генри не настоящий мужик.