Генри лег на спину.
Но ему не спалось. Он прислушивался к медленному, ровному дыханию Чернухи, и ему казалось, что он различает за ним голос брата.
Катадин.
Он снова видел, как брат шарит глазами по комнате, ища среди всех остальных его лицо.
Катадин.
Эта гора маячила в темноте перед Генри. Ее высокие пики в окружении зеленых равнин. Гора-кольцо, будто стоящая на страже синего озера, в котором она полощет ноги. Ее крутые каменные склоны. Запах разогретого на солнце гранита. Свист ветра, гуляющего по обрывистым тропкам вблизи вершины. Генри лежал, слушая посапывание Чернухи и настойчивый голос брата.
«Катадин».
«Почему именно туда?» – спросил Генри месяц тому назад.
«Потому что потому, – ответил Франклин. – Что, сдрейфил?»
«Нет».
«А зря. Раз тропу назвали Лезвием Ножа, это тебе не просто так. Там знаешь сколько людей погибло?»
Генри слушал его с круглыми, широко раскрытыми глазами.
«Если ты залез на Катадин, значит, у тебя есть характер. Тогда тебе всё по плечу».
«Что всё?»
«Да что угодно. Тебе никакая беда не страшна. Вот, допустим, ты узнал в школе, что кто-то, кому вообще не место в Лонгфелло, разговаривает с Луизой. А может, он и еще чего от нее хочет. Тогда ты должен с ним разобраться. Должен найти этого хмыря, отвести его в уголок, где можно поговорить один на один, посмотреть ему прямо в глаза и сказать, чтобы он от нее отстал. А чтобы он понял, насколько это серьезно, ты должен прижать его к стенке и сдавить ему горло, вот так. – Франклин толкнул Генри к стене и придавил ему горло предплечьем. – Тогда он поймет, что с тобой шутки плохи. Поймет, что ты не потерпишь, чтобы урод вроде него трогал твою сестру… Понял, о чем я?»
«Да», – сказал Генри, хотя он ничего не понял.
Франклин убрал руку с его горла.
«Вот что значит подняться на Катадин, – сказал он. – Если ты это осилил, то у тебя есть характер и ты можешь сам справиться с любой бедой. Только есть тут одна загвоздочка, Генри».
Генри смотрел на него.
«Я видел, как ты играл с ребятами из Кенилуорта, и скажу прямо: с характером у тебя неважно». – И Франклин ткнул его кулаком в плечо. Больно. А потом рассмеялся и ушел.
Генри лежал в темноте. Чернуха поскуливала во сне.
На следующее утро Генри собрался в школу в первый раз после того, как Беда отыскала их дом. Он встал пораньше, чтобы вынести извивающуюся Чернуху из комнаты и дальше, во двор.
И у него почти получилось – только в последнюю секунду на кухню вошла Луиза, которая уже собралась в Лонгфелло. Она ничего не сказала. Поэтому Генри опустил Чернуху на пол, она тут же подбежала к Луизе, завалилась на спину и радостно запыхтела. Луиза присела на корточки и легонько потрепала ее по животу.
– Пахнет арахисовым маслом, – сказала она.
– Я еще не успел ее помыть, – ответил Генри.
– Это для нее не главное, – тихо пробормотала Луиза.
Тут вошла мать. Луиза встала. Чернуха улыбнулась ей и заскулила. Луиза посмотрела вниз, на ободранную, израненную собаку. И вдруг, как будто само время раскололось надвое и из него высыпалась вся начинка, метнулась через кухню к матери и зарыдала в ее объятиях, но без звука и без слов. Мать гладила ее черные волосы. Но это продолжалось всего несколько секунд – потом время снова склеилось, Луиза отпрянула от матери и выбежала из кухни. Они услышали, как по лестнице простучали ее шаги.
Мать Генри оперлась рукой о стол – похоже, у нее подкашивались ноги.
– Выведи собаку из дома, – сказала она.
Генри послушался и повел Чернуху в Бухту спасения. Вода стояла высоко, и волны разбивались о берег, будто повторяя: Катадин, Катадин, Катадин. Сердце Генри сильно застучало в груди, когда он подумал, как понравилось бы Луизе бегать с Чернухой. Как Франклину понравилось бы бегать с Чернухой, а теперь он никогда… Но эту предательскую мысль Генри придушил сразу.
Ничего, Франклин еще побегает. Это же не кто-нибудь, а Франклин Смит – тот самый, наш единственный и неповторимый Франклин Смит!
Но где-то в глубине души у Генри все равно пряталась надежда, что сама Чернуха скорее предпочла бы бегать с ним, чем с его братом или сестрой.
Потом мать окликнула его сверху.
Оказалось, что Смит-старший, который собирался отвезти Генри в школу, все-таки решил остаться дома и сегодня – после несчастья с Франклином он еще ни разу не был в своем бостонском офисе. Так что за руль села мать. Чернуха ехала с ними на заднем сиденье, потому что они не успели помешать ей запрыгнуть в машину. Если не считать ее пыхтенья, они ехали в тишине. Генри уже понял, что Тишина – лучшая подруга Беды.
Генри с удивлением обнаружил, что в Уитьере все выглядит по-прежнему – а ведь его не было здесь целых полжизни и за это время весь его мир стал другим. Но жизнь в Уитьере – а может быть, и во всем мире – шла своим чередом, словно то, что случилось с Франклином Смитом, почти ничего не значило. На подстриженной траве перед школой сверкала утренняя роса, как бывало каждым весенним утром. Плющ на стенах из обожженного кирпича вовсе не завял, а наливался зеленью под весенним солнышком. Дорожки в школьном дворе были тщательно подметены – как всегда. Яркие флаги страны, штата и школы развевались над входом – как им и положено. К дверям то и дело подъезжали машины, из которых вылезали ребята с учебниками в блестящих красно-белых уитьеровских обложках. Легкий запах пота в коридорах мешался с запахом воска из спортзала и запахом мясного рулета из столовой. В общем, все было как обычно.
Генри подошел к своему шкафчику в раздевалке, и его пальцы сами набрали привычный код. Учебники на полочке. Красно-белые футболки, которые он хотел взять домой постирать, да всё забывал. Тетради с обтрепанными краями. Чрезвычайно важные школьные объявления для передачи родителям, скатанные в шарики.
Все как обычно.
Он пошел на первый урок – американской истории. Оказалось, что они до сих пор не сдвинулись с Льюиса и Кларка [6] , которых начали проходить еще при нем. Когда на стул рядом с ним опустился Санборн Бригем, Генри выразил свое удивление:
– Вы что, так и застряли на Льюисе и Кларке? Почему?
– Потому что Льюис и Кларк – великие американские герои, отважные первооткрыватели, заслужившие нашу безграничную любовь и уважение. Потому что мы должны прочесть их дневники вслух с первой до последней страницы.
– Теперь понял, – сказал Генри.
– Вот и умница.
Скоро выяснилось, что Санборн говорил чистую правду. Войдя в класс, мистер Дисалва кивнул Генри, показывая, что его возвращение замечено, и откашлялся, одновременно поправляя свой красно-белый уитьеровский галстук и вынимая из портфеля две книги в кожаном переплете, заключающие в себе – на полном серьезе – все дневники, когда-либо написанные Льюисом и Кларком, с первой и до последней страницы.