Синьор Станислао как будто даже похудел от пережитого. Его голова, белая и блестящая, как бильярдный шар, сиротливо торчала из воротника, добавь к этому подбитый глаз и выражение отчаяния на лице, и ты поймёшь, дорогой дневник, почему ни я, ни Джиджино Балестра, как ни старались, не смогли сдержаться.

К счастью, повар с синьорой Джелтруде так покатывались сами, что ничего не замечали. Но директор не смеялся и, видимо, что-то услышал, ибо перевёл на нас исполненный ужаса взгляд… Как мы ни крепились, смех глухим хрюканьем всё же вырвался через нос, и мы пулей – насколько это возможно в такой тесноте – выскочили из шкафчика в дортуар.

Мы оба мигом разделись и, дрожа от страха, нырнули под одеяла…

Всю ночь я не сомкнул глаз, боясь, что вот-вот всё раскроется и к нам нагрянет проверка. Но ничего больше не произошло, и сегодня утром я смог описать в своём дневнике последние события в пансионе Пьерпаоли.

14 февраля

У меня есть чуть-чуть времени, чтобы записать тут телеграфным стилем вчерашние события. В нашем опасном положении, попадись сейчас этот дневник в лапы директрисы, всем конец… Поэтому я вытащил его из чемодана и повесил на шнурке на шею, вряд ли кто-нибудь осмелится меня обыскивать!

Вот что произошло за последние сутки.

Вчера с самого утра в пансионе царило страшное оживление. О побеге Тито Бароццо уже знали все: воспитанники шептались и переглядывались, а сторожа и другая прислуга сновали туда-сюда с вытянутыми лицами, будто проиграли в лотерею, и бросали на всех грозные взгляды – ну вылитые полицейские в погоне за опасным преступником.

Ходили слухи, что дирекция разослала телеграммы с приметами беглеца по всем окрестным ведомствам и начала тщательное расследование в самом пансионе, пытаясь выяснить, были ли у Бароццо сообщники среди товарищей или прислуги.

Поговаривали, будто директриса от огорчения покрылась ужасной сыпью и слегла в постель, а директор так рьяно носился, отдавая распоряжения, что впечатался в угол глазом, а в придачу ему раздуло флюсом щёку, и теперь приходится подвязывать голову чёрным шёлковым платком, из-под которого выглядывает чёрный-пречёрный глаз…

Мы-то, члены тайного общества, прекрасно знали, что это за сыпь и что за флюс, но, само собой, помалкивали и только многозначительно переглядывались.

Появление синьора Станислао за завтраком произвело фурор. То тут, то там кто-нибудь сдавленно прыскал, и все сосредоточенно утирали рот салфетками, чтобы скрыть улыбку.

Как же смешон был бедняга директор с этой своей тряпкой, повязанной вокруг голой башки (мы, члены тайного общества, знали, что теперь ему никогда не упрятать её под парик, ведь мы забросили его туда, где если он его и найдёт, то ни за что не наденет на голову!), и с огромным затёкшим глазом, смахивающим на недожаренную глазунью…

– С этим чёрным тюрбаном он вылитый турецкий могильщик! – шепнул Маурицио дель Понте.

Позже выяснилось, что воспитанников по одному вызывают в кабинет директора на допрос.

– О чём тебя спрашивали? – спросил я какого-то мальчишку, подкараулив его в коридоре, когда он выходил из кабинета.

– Ни о чём, – ответил он.

К вечеру я поймал другого:

– Что тебе сказал директор?

– Ничего.

Тогда я понял, что синьор Станислао на своих допросах запугал мальчишек, угрожая им страшной расправой, если они проболтаются.

Это подтвердил позже и Марио Микелоцци, который, проходя мимо, шепнул скороговоркой:

– Берегись! Кальпурний напал на след!

В дортуаре я удостоверился, что наша песенка спета…

– Ты был у директора? – шепнул я Джиджино Балестре, когда он проходил мимо.

– Нет, – ответил он.

С какой стати допросили всех младших воспитанников, кроме нас двоих?

Это заставляло задуматься. Я отправился прямиком в кровать, решив не рисковать сегодня с наблюдательным пунктом.

Не знаю, сколько я пролежал так без сна, размышляя обо всех дневных происшествиях и строя разные гипотезы; но соблазн забраться в шкафчик не давал мне покоя, и в конце концов я решился.

Сначала я удостоверился, что мои соседи спят, заглянул во все уголки дортуара, нет ли какого шпиона, и только потом залез в шкафчик…

Вот это да! Дырка была замурована, будто я никогда и не выковыривал этот кирпич, за которым скрывался такой удобный вид на директора и директрису пансиона Пьерпаоли!

Я еле сдержался, чтобы не закричать. Потом выскользнул из шкафчика и юркнул под одеяло…

Среди самых странных и фантастических предположений, которые теснились в моей голове, чётко вырисовывалась одна гипотеза, упорно и неумолимо подкрепляясь всё новыми доказательствами.

«Дело было так, – с леденящей душу уверенностью утверждала эта гипотеза. – Синьор Станислао услышал, как вы с Джиджино Балестра смеётесь за портретом Пьерпаоло Пьерпаоли, и к нему закралось смутное подозрение, которое стало постепенно расти; проверить его не стоило труда, так что утром он подобрался по лестнице к портрету, приподнял его и обнаружил окошко, которое ты проделал, и тогда… тогда он велел его замуровать, само собой, предварительно убедившись, что оно выходит прямо в шкафчик Джаннино Стоппани, прозванного врагами Джанни Урагани!»

Увы, дорогой дневник, похоже, всё так и есть и меня ждут большие неприятности…

Неизвестно, когда ещё после этих строк, которые я кое-как накропал этой ужасной бессонной ночью, когда ещё я смогу поделиться с тобой, дорогой дневник, моими мыслями и поведать о своей жизни…

20 февраля

Свежие новости! Свежие новости!

Сколько всего произошло за одну неделю! На мою долю выпало столько приключений, что я просто не успевал записывать…

К тому же мне не хотелось писать на скорую руку, чтобы не комкать впечатление, ибо эти приключения достойны целого романа.

Вообще моя жизнь – сплошной роман, и я нет-нет да и повторяю про себя: «Ах, будь у меня талант Сальгари, какие тома бы я понаписал! Все мальчишки на свете зачитывались бы взахлёб моими романами, не хуже всех „красных“ и „чёрных“ корсаров вместе взятых» [26] .

Ну ладно, хватит, пишу как умею, и ты, мой дорогой дневник, надеюсь, не будешь стыдиться, что твои страницы не слишком изящны, зато искренности им не занимать.

Перейдём же к потрясающим новостям. Первое: в этот самый миг я сижу за своим столом, в своей комнате, у окна в свой садик…