И до того она старалась выполнить все условия и справить все обряды, защищающие будущую мать и младенца, не нарушала многочисленных запретов. Правда, одно из главных предписаний для будущей матери — избегать всего, что может взволновать, огорчить, напугать, — ей выполнить едва ли удалось, но как могла она при таких делах избегать волнений и тревог? И все же сын ее не вырастет трусом, ведь во всех жизненных бурях она не причитала, а боролась.
Теперь она ничего не могла больше сделать. Помог бы сильный волхв, если бы стоял на страже в то время, как она станет рожать, и не дал бы их душам соскользнуть за открытые ворота Нави, а оттуда не позволил бы выйти ничему злому, — но где его взять? Она одна здесь! Конечно, у деревлян есть волхвы, но как можно им довериться? Ведь Незвана — из их числа!
Была бы сейчас с ней Елинь Святославна… или мать… или бабка Радуша… Бабка умерла еще за год до того, как Дивляна вышла замуж, но мысли о ней были приятны, приносили успокоение, чувство защищенности. Знаменитая Радогнева Любшанка умерла, но ведь ее кровь течет в жилах внучки и сама по себе служит оберегом. В ней, Дивляне, кровь ладожского старшего рода, словенских князей, а через ребенка — и полянских князей. Вот сколько священной крови Дажьбога собралось сейчас в ней! Неужели ее достанет проклятье Незваны, пусть та — дочь Велеса? Нет, Дажьбог защитит ее и детей. «Глаз Ильмеря», сине-голубая бусина из волн священного озера, защитит ее, ибо в ней Дивляна унесла с собой на чужбину благословение родной земли и ее богов, всех предшествовавших ей Огнедев.
Закрыв глаза, она видела перед собой все разрастающееся золотисто-красное сияние, будто внутри нее вставало солнце. Это сияние ограждало ее, будто червонный щит, отсекало все злое и враждебное. Душу заливали успокоение и вера в свои силы. Ведь однажды она уже столкнулась с Незваной в Ужицких лесах и одержала победу!
Заново наполненная ощущением близости божества, Дивляна погрузилась в забытье, перешедшее в сон. И снилось ей что-то такое теплое, светлое, радостное, будто она — богиня Леля, чья жизнь — празднество вечной весны…
На следующий день Дивляна проснулась поздно, но даже не сразу поняла, что ее разбудило. Ее словно что-то толкнуло. Ночью она ощущала боль в животе, но это не было похоже на схватки и к тому же быстро прошло, так что сейчас она чувствовала себя гораздо бодрее, чем в предыдущие дни. В избе никого не было, кроме Предславы и Снегули.
Во дворе слышался шум. Громкие голоса звали князя.
— Снегуля! — вполголоса окликнула Дивляна, и та, игравшая с девочкой на полу, обернулась, потом подошла к ней. — Где Ведица? Что там происходит? Что-то мне беспокойно.
— Что с тобой? — встревожилась Снегуля. — Начинается?
— Выгляни, узнай, что там происходит? Мстислав уходит с дружиной? Или кто-то приехал?
Голядка выглянула в сени, потом вернулась. На лице ее было написано изумление.
— Кмети наши воротились! — крикнула она. — Живень, Гордята, Запуха! А еще этот… ну, длинный такой… Мы его видели, помнишь, он еще с князем Бориславом обнимался на прощание. Доброгнев, старший Мстиславов сын.
— Доброгнев? И Живень? — Дивляна села на постели. — Скажи ему, пусть зайдет ко мне. И дай рубашку другую, эта вся мокрая.
— Что значит мокрая?
Снегуля достала другую рубашку, подняла прежнюю и застыла, держа ее в руках, потом показала Дивляне небольшое кровавое пятно на полотне.
— Ну, матушка! — Нянька покачала головой. — Нельзя к тебе мужиков звать. Сейчас в баню с тобой пойдем.
Она помогла Дивляне встать, одела, но не стала опоясывать, а косы расплела и, слегка скрутив, убрала под повой, чтобы их можно было быстро освободить. Потом накинула на молодую княгиню платок, выглянула во двор — посмотреть, много ли людей. Вернулась, озабоченно качая головой:
— Народу собралось — дождем не смочить! Как же мы пойдем? Кто-нибудь глянет косо — не было бы беды! Слава Лайме, змея эта убралась! — Змеей Снегуля величала Незвану, которую тоже невзлюбила еще с тех памятных событий в Ужицких лесах. — И не дозовешься из хозяек никого. Ну да делать нечего. Пойдем, матушка. Я Милянку кликнула — сейчас придет, поможет нам с тобой дойти.
Дивляну сейчас не пугала необходимость идти к бане, в которой ей предстояло рожать, через толпу народа. Она надеялась по пути узнать что-нибудь — ясно было, что не случайно столько людей собралось к князю и не без причины гудят возбужденные голоса. Схваток она пока не ощущала и чувствовала себя достаточно бодро, чтобы пройти два десятка шагов.
Мысли ее метались между двумя событиями — надвигающимися родами, которых она ждала только через две пятерицы, и неожиданным возвращением Доброгнева. Старший Мстиславич вернулся домой… да еще и с киевскими провожатыми! Как такое могло получиться? Но означало это одно — Аскольд не получил заложника от рода деревлянских князей! Она, Дивляна, с дочерью находится здесь, и оба сына Мстислава тоже при нем! Аскольд обманут… Она теперь в полной власти Мстислава, и он может поступить с ней и ее детьми как угодно, потому что страх за судьбу собственного сына его не сдерживает…
Она сделала шаг, но у нее вдруг подкосились ноги. Снегуля поддерживала ее, кляня шепотом Милянку, которая обещала помочь, а теперь небось стоит где-то там, в толпе челяди, разинув рот. Дивляна брела к двери, цепляясь за стену и скрыню. Сердце колотилось, в ушах звенело. Предслава дергала ее за край завески и задавала какие-то вопросы, но Дивляна лишь смогла погладить дрожащей рукой дочь по голове, даже не понимая, о чем та спрашивает.
— Не тревожься, все хорошо… — отвечала она, стараясь придать голосу спокойствие и веселость.
Они вышли во двор. Идти к бане нужно было мимо княжьей избы, и Дивляна на ходу все оглядывалась, пытаясь расслышать хотя бы обрывки разговоров. Ни Доброгнева, ни Живеня она не видела — должно быть, они были у Мстислава.
Они уже почти миновали избу, когда изнутри долетел отчаянный женский крик. Кричала Ведица, и Дивляна испугалась — что-то случилось с Бориславом? Из-за чего ее золовка так кричит?
Вырвав руку, она сделала шаг в сторону сеней. Нянька пыталась остановить ее, звала женщин, но Дивляна, не слушая, пошла к толпе. Она должна узнать, что происходит, сейчас, пока еще может стоять на ногах… потом будет поздно… Она умрет от тревоги, если не узнает, в чем дело… Она распихивала людей, те оборачивались и, видя перед собой осунувшееся лицо киевской княгини, в кое-как повязанном повое и наброшенном платке, с горящими тревогой глазами, от удивления расступались.
— Верно говорю, что убит! — еще в сенях услышала она долетающий из-за спин незнакомый мужской голос. — Не слухи какие-нибудь! Весь Киев-город тело видел. На берегу лежал, будто пес, пока старухи не подобрали. А Ольг этот уже князем себя объявил, и народ ему клятвы на Горе принес! Он всех старейшин, волхвов, всех лучших мужей, что на Горе жили, в заложниках держал, они первые и поклялись. А что делать-то им было, ведь князь убит, наследников нет… Народ по лесам разбежался, иные и скотину побросали с перепугу…