Все садятся за стол. И едят. И сверху на них светит солнце. И всё такое вкусное – еда, сок… Через некоторое время Стен поворачивается к Достоевски.

– Мистер Достоевски, – говорит он. – Я не хочу бросать эту работу, мне нравится «Утиная охота». Но мне хочется попробовать и другое. Поплавать с пираньями.

– Ты не шутишь, малец?

– Нет, – говорит Стен.

Заглянув Стену в глаза, Достоевски произносит:

– Нет у меня права стоять у тебя на пути. Это твой выбор, мальчик. – Он поворачивается к Панчо Пирелли. – Учите его хорошо, обещаете?

– Конечно, – отвечает Панчо.

– Вот и поладили, – говорит Достоевски.

Глава тридцать четвертая

– Твой враг – не пираньи, – наставляет Стена Пирелли. – Твой враг – только страх. Понимаешь?

– Вроде да, – отвечает Стен.

Этот разговор происходит тем же утром, но позже. Панчо Пирелли и Стен оставили Достоевски и Ниташу возле аттракциона «Утиная охота» и стоят теперь около аквариума с пираньями. Стен начал учиться.

– Хорошо! – продолжает Пирелли. – Помни: бояться нельзя. Ты должен быть храбрым. Ты должен верить в себя. Тогда ты станешь Стенли Эрундом.

– Но я и так Стенли Эрунд, – говорит Стен.

– Ты должен стать тем самым Стенли Эрундом. Мальчиком-легендой. Понимаешь?

Стен не уверен. Он рассматривает аквариум. Мимо, не глядя на него, проплывают пираньи. Он видит их зубы, видит, как верхние зубы насмерть сцепляются с выступающими вперёд нижними. Его пробирает дрожь.

– Когда-то я тоже был юным, – говорит Пирелли. – Помню, как я впервые увидел пиранью. Помню, как впервые вошёл в воду.

– Где это было, мистер Пирелли?

Панчо смотрит на Стена, но глаза его туманятся – в них отражается прошлое.

– В краю моего детства, Стен. В далёких тропических лесах Венесуэлы и Бразилии. Ещё ребёнком я бродил по берегам Амазонки и Ориноко, где обезьяны, змеи и птицы сияют как солнце, а лягушки красны как огонь. Меня обучали таинственные мудрецы, обитатели тропического леса. Многие годы я провёл там, размышляя и постигая своё мастерство. – Он искоса смотрит на Стена. – У тебя, должно быть, тоже было необычное детство, а?

– Самое обычное, – отзывается Стен. – Я жил в соседнем городе с дядей Эрни и тётушкой Анни.

– Это всё не важно, – говорит Пирелли. – Надо выдумать тебе новое детство, Стен.

– Наврать, что ли?

– Нет. Надо… создать миф. Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу. Ты всё поймёшь.

Панчо ведёт Стена за аквариум, к синему жилому вагончику. Они входят внутрь. Там чисто и опрятно. На стенах картины: экзотические животные в экзотических джунглях, потрясающие рыбы и птицы. Есть фотографии Пирелли: он стоит перед аквариумом с пираньями, а рядом – кинозвёзды, принцессы, политики.

Панчо усаживает Стена на деревянный стул, а сам открывает ящик и вынимает две фотографии. На первой – тощий и довольно грустный мальчик в шортах и серой школьной спортивной куртке, в белой рубашке и полосатой кепке.

– Таким я был, – говорит Пирелли.

На другой фотографии – смелый гордый мальчик в лазурно-голубых плавках, плаще-накидке и очках для плавания.

– А таким я стал, – комментирует Панчо.

– В Венесуэле? – спрашивает Стен.

– Нет, в Эшби де ла Зуш.

– Эшби де ла Зуш? Это здесь, совсем…

– Да, это совсем рядом с Бирмингемом.

– А как же…

– Ориноко? Амазонка? Я читал о них, конечно. Видел фото, фильмы. Там наверняка потрясающие места. И я намерен непременно туда попасть – с тобой вместе, Стен. Потому что я никогда там не бывал: ни на Амазонке, ни на Ориноко.

– Выходит, никакого детства в Южной Америке…

– Да, Стен. Это легенда.

Стен вздыхает. Как-то всё это… слишком. Наверно, пора ему вернуться в дом 69 по Рыбацкому переулку.

Пирелли посматривает на него сбоку.

– Я тебе это рассказываю, потому что доверяю. Ты не проговоришься. Ты верный человек, Стен, верный друг, я это точно знаю. Я узнал в тебе себя.

Пирелли передает Стену стакан с тёмной жидкостью. Стен принюхивается.

– Это черногаз? – уточняет он.

– Правильно. Пей. Он придаст тебе сил.

Один глоток, другой… Вкус, как и в прошлый раз, странный и восхитительный.

– Теперь слушай истинную правду, – говорит Пирелли. – Я был довольно несчастным и одиноким мальчиком. Родители мои умерли, когда я был совсем мал…

– Мои тоже, – вставляет Стен.

– Да, Стен, я так и думал. Меня взяли на воспитание дальние родственники, пара несчастных стариков. Звали их дядя Гарри и тётя Фред.

– Тётя Фред? Мужское имя?

– Это для краткости. Полное имя Фруделла, – поясняет Пирелли. – Хотя ей, конечно, стоило родиться мужчиной. Сам посуди: вся волосатая, да ещё трубку курила, да плевалась далеко и натуральным ядом. В общем, отдали они меня в школу, которая у меня никаких чувств, кроме ненависти и страха, не вызывала. Школа Святого Вольдемара. Я её прозвал Святым Волдырём. Короче, Стен, я оттуда сбежал. В город приехал цирк, и я сбежал с цирковыми.

– Они вас так и не нашли? – спрашивает Стен.

Пирелли пожимает плечами. Качает головой.

– Подозреваю, что даже не искали.

– И вы сразу начали плавать с пираньями?

– Нет. Я чистил шерсть верблюдам и ламам. Расчёсывал гривы и хвосты зебрам, мыл слонов. Прекрасные животные. А однажды весной в цирк приехал Педро Пельдито.

– Педро Пельдито?

– Да. С пираньями. Вот он действительно приехал из Бразилии. Так он, во всяком случае, говорил. Он нашёл меня, вычислил – точно так, как я тебя. Педро сказал, что наша встреча – это сама судьба. Он обучил меня общаться с рыбами и верить в сказки. Он сделал меня тем, кто я есть сегодня, великий и удивительный Панчо Пирелли. Вот он, смотри.

Эта фотография кажется совсем древней. Видимо, чёрно-белая и раскрашенная. На фото – смуглый усатый мужчина в лазурно-голубой накидке. Позади него – аквариум с пираньями, и челюсти им подкрасили красным цветом. На раздвинутом занавесе угадываются буквы – имя артиста.