— У мореходов обычай такой, — охотно подхватил Абу Талиб. — Когда пресытятся они морскими путями, то кончают с делами, корабль свой на части разбирают, а из этих частей в Багдаде дома воздвигают! Таких там целый квартал, я в нём бывал! Мореходы живут как вельможи — ведь у нас дерево камня и глины намного дороже…
— Постойте! — воскликнул брат Маркольфо. — Пусть я не моряк, но в чертежах земных немного понимаю. Если синьор капитан разбирал своё судно в доках, значит, мы находимся как раз на пути из Басры в Багдад!
— Разве что пришлось свернуть чуть в сторону из-за ваших воплей, — усмехнулся мореход. — А вот дом у меня будет теперь побольше задуманного — благодаря вам…
— Но почему же тогда никто не нашёл этого злосчастного судна раньше? — не унимался монах. — И как же разбойники осмелились промышлять на такой людной дороге?
Синдбад аль-Баххар задумался и сказал:
— Видно, чудеса не только за морями встречаются! Говорят же, например, что Ирем был когда-то портовым городом… Не его ли нашли мы приметы? Последний самум сорвал бархан, и открылось нам сокровенное… Я, пожалуй, как обустроюсь, рискну поискать Град Многоколонный. Недаром слова «сахр» и «бахр» созвучны, и зовут сахру «песчаным морем». Если поставить корабль на колёса…
— Тягостна эта тема — ведь нет на земле никакого Ирема! — перебил поэт. — Поиск напрасен, нет толку в том. Пресловутый Ирем есть мирадж, а по-латыни — «фантом». В сказках и побасках постоянно поминают, к примеру, долину Нувана. Но знает и последняя скотина, что вымышлена эта долина!
Брат Маркольфо захохотал, но смолчал.
Синдбад глянул на спасённых подозрительно и продолжил:
— Вот в птицу Рух тоже сперва никто не верил, а мой верблюд везёт на горбу её коготь — в посрамление багдадским алимам. И здоровенный кусок скорлупы её яйца, так что всякий геометр по кривизне без труда вычислит размеры этого яйца. И вилочную кость этой птицы…
— А по кости восстановят и саму птицу Рух, — насмешливо сказал Отец Учащегося.
— И восстановят когда-нибудь, — уверенно заявил мореход, не обратив внимания на поэтову наглость. — Ладно, чтобы скоротать время до вечера, расскажу я вам о своём первом выходе в море, когда не было у меня ещё своего судна…
Тотчас в шатре стало не протолкнуться от моряков.
— Да вы же сто раз про это слышали! — с шутливым возмущением воскликнул Синдбад. — Ну да что с вами делать? Слушайте и не говорите, что не слышали. Стало быть, играл я с прочими мальчишками в мяч, и вдруг прошла мимо толпа купцов, на которых были видны следы путешествия. И тут душа моя подговорила меня пойти в море и посмотреть на чужие страны…
И я сбежал из дома, не надеясь на отцовское согласие, и нанялся поварёнком на судно, капитан которого как раз набирал команду, чтобы отправиться на сказочный остров Сокотру.
И вот однажды, после тяжкой работы, захотелось мне освежить свою гортань мякотью крепкого яблока, и я спустился в трюм, но бочка с яблоками была уже почти пуста, так что мне пришлось залезть внутрь её. И услышал я голоса боцмана и кладовщика…
— Э-э, знаю я уже эту историю, — тихонько сказал брат Маркольфо. — Но ты посмотри, какой хороший яд-то получился! Крепкий какой!
— Какой яд? — тихонько же испугался шаир.
— Да тот, которым нас Абу Факас отравить хотел. Когда немой злодей тебе в лицо вином плюнул, то и попал как раз в лоб. Едкая отрава отбелила твою кожу, и теперь у тебя на лбу белый знак, похожий на букву «даль».
Абу Талиб полез за пояс, но вспомнил, что джамбию, в лезвие которой он мыслил поглядеться, ещё не вернули.
— Это нехорошо, — сказал он. — Нам, детям Сасана, приметы ни к чему. Ну да ладно, потом настоем ореха замажу, а для вхождения в Багдад так даже и лучше…
…Судьба, судьба — глухая старуха!
В ожидании парабеллума
Как в воду глядел: теперь события понеслись таким аллюром, что за всем просто не уследить. Это как, говорят, с перенасыщенным раствором или переохлаждённой водой: песчинку бросил, и перед тобой — бабах! — уже гора соли или льда.
Песчинкой стала Хасановна. Она упала в наш раствор, и всё волшебно переменилось. Её слушается даже тётя Ашхен…
Нам с Ирочкой выправили загранпаспорта. Поганцу все документы сделали заново, теперь он считается сыном Тиграна. Тигран, оказывается, его сразу опознал как своего давнего командира, но виду не подал: надо так надо. Тигран человек адаптивный, он уже всякого насмотрелся. Это я охренел, когда до меня дошло наконец, что Тигран всё понял давным-давно и даже глазом не моргнул.
Письмо подвергли каким-то сложным экспертизам и сказали, что это новодел: возраст никак не больше восьмисот—тысячи лет. В Средние века, дескать, был налажен нехилый бизнес по созданию подобных артефактов, которые за большие деньги использовались как амулеты или талисманы.
Текст перевели ещё раз. Получилось ровно то, что в первом варианте поганца. Он раздулся, как рыба фугу, хотя вариантов настрогал уже штук тридцать, один другого безумней. Хасановна каждый день хвалила его за трудолюбие. Теперь он всё отрицает, твердит, что с самого начала был прав, и больше того — мы все всё неправильно поняли. Мы пытались истолковать текст, а вопрос следовало ставить иначе: почему именно этот текст нам прислали. Уже ясно, что написать нам ничего не могли, пришлось выбирать из существующего, и выбрали именно этот огрызок. Почему? Потому что в нём есть нужная информация. Где? Разумеется, там, где проходит линия отрыва. То есть в самом начале и в самом конце. Остальное — балласт.
Определённая логика в его идее была — если не заглядывать в текст. «Когда меч сверкающий в руке твоей ты караешь или даруешь жизнь не по желанию железа но по… …уходит и в жизни откроешь смерть и в смерти найдешь жизнь. Но когда попал в это…» Впрочем, поганца ничто не смутило. Это, торжественно объявил он, собрав нас всех в комнате после сотни загадочных взглядов и намёков, и есть координаты. Отец находится в Эдеме, и кто-то с огненным мечом его оттуда не выпускает. Я поинтересовался, каким же хитрым способом укладывается в его гипотезу первая фраза: «С радостью великой получил известие о рождении сына твоего что он здоров и цел..» Ведь полезной информации в ней ровно ноль. Разве что — «здоров и цел», если это относится к отцу. К моему удивлению, поганец смутился и сказал, что над этим он ещё работает.
Соврал. Он уже тогда всё продумал и затем под большим секретом поведал свою гениальную теорию по очереди всем, кроме меня. Видимо, понял, что на этот раз я его просто убью.
Лёвочка считал, что отец требует меня для ритуального жертвоприношения.
Ну и кто он после этого?
Да, вот что существенно: когда Тигран возил письмо на экспертизу, там его (письмо) из-под стекла на секунду извлекли, полосочку с края отрезали и снова письмо под стекло засунули, сказали: молодцы, всё правильно делаете, но так оно у вас ещё две недели будет сохнуть, а вдруг стекло разобьётся, а вдруг плесень, давайте лучше мы его вам в вакууме высушим — и быстро будет, и безопасно. Тигран тогда сказал: посоветуюсь. Посоветовался. Лёвушка исцарапал подбородок, но решил наконец — а давай. Хуже не будет.