Погребок имел форму кириллической буквы "П": у перекладины, за чёрной от времени и пролитого пива стойкой, неторопливо, но очень быстро распоряжался громадного размера старик с густыми снежно-белыми волосами, собранными на затылке в пучок, и густой короткой бородой; посетители хватали бокалы или кружки и уходили направо или налево, в длинные полутёмные коридоры. Впрочем, кое-кто оставался и у стойки, лишь сдвигаясь в стороны.
– Два зимних мне и портер для дамы, – сказал Алексей, когда подошла его очередь. – И соленых орешков.
– Орешков как таковых или одноименных сухарей? – неожиданно глубоким, поставленным голосом осведомился старик за стойкой. – Причём я бы порекомендовал сухари.
– Готов прислушаться, – улыбнулся Алексей.
– Вы первый день у нас?
– Да. И, не в обиду – последний. По крайней мере, в этом году.
– Это вы хотите купить дом покойного Малыша Маниона?
– Возможно. Я не знаю, кто был его прежним хозяином. Продаёт банк…
– Ну, естественно. В свое время они взяли за долги половину округи. Да куда – больше половины. Людям оставалось разве что рыть норы… Наверное, Бог услышал чью-то молитву, но в суть дела вникать не стал, а так – помавал шуйцею… – он изобразил этот жест, сопроводив его великолепным выражением полнейшего равнодушия на лице. – И пролился говённый дождь.
– Вы актёр? – с интёресом спросила Саня.
– Я прозываюсь виночерпием в этом старом вонючем погребе, хотя разливаю преимущественно пиво. Но да – прежде я выступал и на иных сценах, поболее этой. "Не постигай излучин бытия, не поступайся разумом и делом…" – пропел он негромко, но голос вернулся, отраженный стенами. – Лучший баритон Хаосской Оперы…
– Простите, – сказала Саня.
– Не за что, барышня, – опустил он голову. – Вот ваш портер. И орешки.
– Часто у вас… такое? – Алексей ткнул большим пальцем вверх.
– Год на год не приходится. Бывает, что и часто. Простите…
Он принял откуда-то сбоку пустую кружку, поставил её под кран. Тёмное пиво наполняло стеклянную посудину, выталкивая вверх поршень пены.
– Отойдём, – сказал Алексей. – Не будем мешать человеку.
– Вы не мешаете, – сказал виночерпий.
Они все-таки отошли к длинному деревянному столу, за которым полагалось стоять.
– Мы застреваем, – сказала Саня.
Алексей молча кивнул.
На чёрной столешнице кто-то недавно вырезал: "Самовыродок". И знак Луны.
– Веселимся вечерней душою, лишь надеясь на позднюю завязь через пламя свечи посмотреть – и умолкнуть в испуге тотчас… – он произнес это тихо и почти без выражения, но Саня почувствовала, как на спине шевельнулась несуществующая шерсть. Она вспомнила эти стихи, хотя никогда, разумеется, не читала и не слышала их. Они были отсюда, из этого уголка Кузни…
– Мы застреваем, Алеша, – повторила она.
– Как твой глаз?
Она уже давно не вспоминала о нем… Посмотрела на потолок. Пятнышко лежало тихо. И даже невидимая линза, заставлявшая предметы становиться более подробными, съежилась и почти исчезла.
– Будто и не было ничего.
Он подумал.
– Плохо. Неужели он уже уверен, что с нами покончено? Или его просто отвлекло что-то? Эх…
Знать бы, закончила про себя Саня. Увы, не дано. Участь человека: добывая хлеб свой в поте лица своего, судьбу свою творить в неведении.
– Разрешите быть вашим соседом? – сказал кто-то сзади.
Саня оглянулась: средних лет мужчина, похожий на барсучка. Но на блузе его, сшитой неумелым портным, были погоны с тремя белыми жестяными звездочками, а на груди – литой круглый значок с гордым профилем. Шерифф…
– Я шерифф Гермар, – продолжал он, – и имя мое переводится как "славное копье". Правда, в этом что-то есть?
– О, да, – с придыханием сказала Санечка.
– Приветствую вас в нашем городе. Вы покупаете тот дом?
– Нет, – сказал Алексей.
– Не понравился, – произнес шерифф медленно, как бы для пробы разбивая слово на слоги: получится или нет?.. – И это вызывает понимание у меня и у бургомистра. Но вот что странно, право: известный нам Грамен, по всем признакам, находится в тюрьме, а кто-то тем временем грабит ссудную кассу в Панае, и очевидцы в один голос говорят, что это был сам Грамен с одной из своих поклонниц. Нонсенс, скажете вы – и будете правы. И да, конечно, вы никак не похожи на доброго Грамена – на полголовы выше, свои волосы, не парик… Или парик?
– Свои, – сказал Алексей, глядя на шериффа с любопытством.
– Я не сомневался нимало… Но! Вы же понимаете прекрасно, что в любом деле неизбежно возникают всяческие "но", потому что в противном случае дел не было бы вообще. Так о чём я? Да. Кузен моей бабушки, Филоктимон, что означает не что иное, как "любящий богатство", говаривал, бывало: самое несправедливое в наказаниях – это то, что они бесплатны. Я достаточно ясно выражаю свою мысль?
– Я понял только, что мы имеем какое-то отношение то ли к налету на ссудную кассу, то ли к этому разбойнику, как его…
– Грамену. Доброму Грамену.
– Да-да. К нему. Это так?
– Совершенно верно. Ведь если натянуть на голову соответствующим образом выделанный бычий пузырь, одеться мешковато, сутулиться… понятно, да? С другой стороны, мало кто знает, что Грамен в тюрьме. Его арест держится в секрете по неким государственным соображениям. Следовательно… что? Готовя налёт, преступники могли и не подозревать о том, что алиби их получится липовым. Здорово?
– Это, должно быть, очень неумелые преступники. Я бы так не прокололся.
– А вы умелый преступник?
– Пока не пробовал. Но, думаю, был бы умелый.
– Замечательная в своей простоте мысль. А умелым полицейским вы могли бы стать?
– В определенном смысле это легче. Полицейский всегда идёт следом.
– А вот и нет. Хороший полицейский должен уметь опережать на два шага любого преступника и в некоторой благородной расслабленности поджидать его там, где тот стремится скрыться. Логично?
– Да. Вполне.
– А чтобы опережать его, нужно что? Шевельнуть мозгами – раз. Отвлечь внимание преступника чем-то другим – два. Наконец, заставить преступника считать себя… в смысле – меня… да – полным идиотом с какими-то незначительными отклонениями от классического типа этого всемирного персонажа. Ну… не обязательно, скажем, пускать слюни… понимаете меня, да? Но привязаться в пивном погребке к двум совершенно посторонним людям, да ещё с шумом арестовать их ни за что ни про что – это сыграет, как вам кажется?
– Вообще-то нам просто некогда, – сказал Алексей. – Мы хотим отбыть завтра же – с конвоем.