И только тут она в полной мере осознала: Алексей мёртв.
Она осталась одна.
Конкордия. Побережье
В это самое время раненый в ногу человек ковылял по каменистой тропе, идущей под самым обрывом знаменитых Пурпурных Утесов, давших свое имя одному из самых старых приморских городов Конкордии – порту Порфир. На человеке была тёмно-жёлтая одежда царского толмача, высокие охотничьи сапоги и кожаный шлем, скрывающий верхнюю половину лица, но имеющий прорези для глаз. Рана его, поначалу казавшаяся несерьезной, несколько дней назад загноилась, и сейчас наряду с распирающей болью он испытывал дурноту и слабость от внутреннего жара. Иногда дурнота была такой сильной, что человеку казалось, будто он пропадает на время и потом появляется уже в другом месте. Поэтому он очень боялся, что прошёл мимо тех, кто ждал его…
Но он не прошёл мимо.
Только что рядом не было никого, и вдруг из камней встали двое и стремительно и бесшумно подбежали к нему. Такой беззвучный бег бывает только во сне – не бег, а полёт в дюйме над землей.
– Учитель Эфрон? Вы… наконец-то…
Он видел их с трудом, потому что глаза его высохли.
– "Стрелы Небес равно поражают море и землю", – произнес он условленную фразу.
– "Так почему Гектор умер, а Одиссей живёт?" – ответил один из бесшумных и подхватил Эфрона, который стал оседать на камни.
Потом ему дали палочку, чтобы зажать её в зубах, и один из бесшумных держал его за плечи, а второй что-то делал с его ногой. Не однажды среди дня возникала ночь, Эфрон видел чёрное небо в бриллиантовой сетке звезд. Такие сетки носили на чёрных волосах жены Авенезера. Их было семь, по обычаю Степи, но Эфрон знал, что Авенезер любит лишь двух. Наконец боль отдалилась, оставив по себе тяжёлую память и немоту, небо покрылось мягкими облачками, какие возникают в Степи в жаркий безветренный день над теми местами, где можно копать колодец, и в уши упорно, прогоняя звон, втискивался короткий звучный плеск. Странно, но видеть он мог только то, что справа; то, что слева, – было холстом, ещё не тронутым кистью художника. Потом вдруг Эфрон понял, что это действительно холст: белое толстое пузо паруса. Тогда он уснул.
Он проснулся от прикосновения к плечу. Была непроглядная ночь. Сразу отовсюду доносился варварский ритмичный рокот.
– Учитель, – сказал тот, кто его разбудил, – нас занесло на Тёрку. Ночью мы здесь не пройдём. Можно рискнуть и бросить якорь, а можно уйти на север, к Еликониде. Распоряжайтесь.
– Как нас вообще могло занести на Тёрку? – выразил удивление мгновенно проснувшийся Эфрон. – Это же Бог знает где в стороне от…
– Южнее – сторожевики, – терпеливо объяснил отважник. – Там пути не было.
– Понятно, – согласился Эфрон. – Правьте к острову. Кстати, как вас звать?
– Меня – Белаш. А его – Йотан.
– Отлично… – и Эфрон внезапно заснул опять.
На остров они высадились в начале сумерек. Уже видны были сомнительными силуэтами сосны на дюнах. Белаш и Йотан выволокли нос ветренки на песок, вынесли вперёд и вбили в землю якорь – на случай прибоя. Пока что вода была наитишайшая, как в осеннем пруду. Потом они оба деликатно отошли в сторону и шумно помочились.
Эфрон, стараясь двигаться осторожно, перебрался через борт. Нога не болела, но подгибалась в колене. Вообще во всем теле была противная мягкость – как после приступа малярии. Он знал, что рано или поздно это пройдёт.
Если его не убьют раньше…
Такой исход был более чем вероятен.
Белаш и Йотан разминали ноги, подпрыгивали, потом провели молниеносный бесшумный поединок на воображаемых мечах. Они были похожи на молодых пардусов.
Он вспомнил то, что видел в Степи. Тысячные хоры высоких и тяжёлых, будто отлитых из меди, солдат. Они маршируют – в сапогах из толстой конской кожи, в коротких кожаных юбках, – и дрожит земля, по-настоящему дрожит, пыль течёт с потолка… Каждый способен вырвать из земли дерево толщиной в ногу, ударом булавы проломить стену в три кирпича, поднять на плечах коня. Проходит один хор, второй, третий… десятый… Потом идёт конница: деревянные щиты на груди у коней, из железа и кожи доспехи на всадниках; копья с разноцветными кистями – строго вверх, тяжёлые кривые бронзовые мечи, по форме напоминающие древние малхусы, но чуть поуже, заточка на полтора лезвия – у седла с одной стороны; с другой – лёгкие двугорбые луки и колчаны с белопёрыми стрелами…
Вся эта силища уже, наверное, грузится на корабли.
Эфрон, тяжело дыша, прошёл шагов двадцать и присел на полупогребенную в песке корягу.
Последняя неделя далась ему тяжело. Много тяжелее, чем предшествующие годы опасной двойной службы.
Но сейчас об этом нельзя даже думать. Он тронул рукой шлем на голове. Хорошая защита, но вряд ли стоит испытывать пределы её надёжности…
Наверху из леса беззвучно выплыла сова. Села на обломок сука изуродованной ветрами сосны, стала смотреть вниз. Моря она не любила. Но сейчас её любовь или нелюбовь ни на что не влияли. На песке прыгали и возились два человека. Она видела их ясно и отчетливо. И что-то серое, неподвижное, вроде давно истлевшей кучи тряпья или водорослей, серело почти у самой воды. Она мельком окинула взглядом эту кучу и отвела глаза. Стала смотреть на настоящих людей. Потом то, что заставило её сюда прилететь, исчезло. Сова некоторое время обалдело крутила головой, наконец снялась и полетела обратно в уютный лес. Всё происшедшее тут же исчезло из её тёмной, но цепкой памяти, и она уже не помнила, где была и что видела.
А Эфрон отметил появление чьего-то тайного присутствия, лёгкого, как дуновение ветерка, прошедшего мимо, и решил про себя, что посещение проклятого молвой острова было, наверное, ошибкой. Но решил он это, не нарушая внутреннего молчания и не позволяя зазвучать ни единой нотке эмоций…
Кузня
Он чуть не убил меня!
Первой реакцией Алексея было удивление. Он всё же успел повернуться боком и рухнуть под стол, но настолько в последнее мгновение, что пуля рванула полу его куртки и оставила ожог на рёбрах. Из-под стола он видел всё и понимал, что сейчас ничего сделать не сумеет: бандит держит ствол у виска Сани и может успеть выстрелить: тонкая пулька "Марголина" убивает не мгновенно даже при самом убийственном попадании. Тем более что рядом второй – похоже, патологический негодяй. Так рисковать Алексей не имел права.
Самый опасный момент был, когда бандиты покидали погребок: они могли бросить Саню и пристрелить её – просто так, за ненадобностью. Алексей держал на директриссе того, кто вёл девушку, прикрываясь ею от возможных выстрелов. Если он толкнёт её… Но бандит выстрелил куда-то вправо – и быстро, как крыса, скрылся с Саней за дверью.
Алексей метнулся к убитому шериффу, подхватил его выпавший револьвер и распрямился уже перед стойкой.