– Что у тебя с губой? – спросила Джоди. – Она вся распухла.
– Ничего такого, – пробурчал я. – С каких это пор ты наводишь порядок во дворе?
Она нарисовала сердечко на своем списке.
– Эмбер вчера сказала, тебя расстроил дядя Майк. Велел привести двор в приличный вид и всякое такое. Поэтому ты нахлестался пива и ушел гулять с Элвисом. Я тебе помогу. – Она помолчала и нарисовала еще пару сердечек. – Почему вы с Эмбер всегда ругаетесь?
– Ты слышала, как мы ссорились?
Она кивнула.
– И что же ты расслышала?
– Эмбер кричала плохие слова.
– Не обращай внимания.
– Да нет, пусть кричит, – прощебетала Джоди. – Эсме говорит, сдерживать эмоции – вредно для здоровья. Куда лучше дать чувствам выход.
– Есть на свете что-нибудь, чего Эсме Мерсер не знает?
– Она не знает, кто такой Конфуций.
– Конфуций? – Я искоса взглянул на нее. – А ты знаешь, кто это?
– Дядька, который пишет предсказания.
Я улыбнулся.
– Кто тебе сказал?
– Мама.
Улыбаться сразу же расхотелось.
Джоди выжидательно смотрела на меня, не стану ли я спорить. Я ногтем отковырял со ступеньки пару чешуек краски.
– Эсме говорит, ее мама и папа все время ругаются, – продолжила Джоди. – Она спросила у мамы, зачем надо ругаться, а та сказала, лучше выплеснуть эмоции, чем сдерживаться.
– Ее родители часто ссорятся?
– Ага. А еще ее мама кричит на нее и на Зака, а потом обнимает, плачет и просит прощения. Я сама видела. – Она опять глянула на меня: убедиться, что слушаю. – У Эсме чудесная мама, она красивая и может пройтись колесом, только…
– При тебе она проходилась колесом?
– Да.
Я постарался сделать равнодушное лицо.
– Она и для тебя может пройтись, – заверила Джоди, не сводя с меня глаз.
– Замечательно.
– Мне кажется, – сказала Джоди, передергивая худыми плечиками под полинявшей рубашкой поло с изображением мышки Минни, – у нее не все дома.
– Ничего подобного, – не согласился я. – Все родители порой кричат на своих детей.
– Почему?
– Потому что дети безобразничают и выводят их из себя.
– А мы выводим тебя из себя?
– Еще как.
– Но ты ведь почти никогда на нас не кричишь.
– Поэтому здоровья во мне все меньше.
– Ой. А почему тогда она потом плачет и просит прощения?
– Наверное, потому, что любит своих детей и ей становится стыдно за свой крик.
– Папа, когда нас бил, ни разу не извинился. Он нас не любил?
– Отец нас любил.
– Мама на него кричала и никогда не просила прощения.
– Джоди, – я поднялся на ноги, – у меня куча дел сегодня.
– А мама нас любит?
Я закрыл глаза. Чтоб ты провалилась вместе с этим домом и моей злорадной радостью.
Так, значит, родители Эсме все время ссорятся?
– Разве мама не говорит на каждом свидании, что любит тебя? – спросил я четко и раздельно.
– Поступки красноречивее слов, – отчеканила Джоди. – Так написано в предсказании. Могу показать.
– Не надо. Я тебе верю.
И я поспешил отойти от нее подальше. Сразу стало легче. То есть если бы два года назад кто-нибудь сунул мне список всего того, на что мне придется пойти ради Джоди, и предложил выбрать самое сложное задание, я бы выбрал «Вытереть блевотину, когда сестру вдруг вырвало среди ночи». А самым ответственным поставил бы «Дать хлеб насущный». Сейчас место самого-пресамого заняло одно: «Беседовать с сестрой».
Я направился к папашиному сараю, размышляя, с чего начать: скосить траву или пройтись по двору граблями, когда на глаза мне попался Элвис. Пес мотал башкой из стороны в сторону, из пасти у него свисал какой-то ошметок.
Кто-то из девчонок спустил собаку с цепи.
Я бросился к могиле Рокки. Ямка была пуста.
– Блин, – процедил я и кинулся за Элвисом.
А пес решил, что я хочу с ним поиграть, и поскакал в лес. Я гонялся за ним, сколько хватило дыхания, потом в изнеможении сел и привалился спиной к дереву.
Из подлеска, весело размахивая хвостом, на меня внезапно выскочил Элвис: что это ты, мол, так быстро скис? В зубах у него был вовсе не дохлый сурок. Что-то вроде старой грязной тряпки.
– Иди сюда, дурачок, – позвал я пса и тихонько свистнул. – Ну же, не бойся.
Элвис скептически смотрел на меня, хвост его застыл на месте.
– Ко мне, – сурово произнес я.
Барбосу хотелось поиграть еще, но я не поддался. И вот он рядом со мной – уронил тряпку мне на колени и пару раз лизнул в щеку.
И вовсе это была не тряпка. Девчоночья майка, красная, с большим подсолнухом посередине, с огромным бурым заскорузлым пятном и вся перемазанная в грязи.
Я стряхнул грязь, разгладил ткань. Что-то знакомое. Правда, Джоди будет великовата, а Мисти маловата. Пятно здоровенное. Может, шоколад, может, краска.
Но я-то знал: это кровь.
Пару дней я никому не задавал вопросов насчет майки. Даже не скажу почему Ну нашел окровавленную девчачью майку ничего страшного. Не саму же девчонку.
Потом спросил Джоди. Она хоть не будет приставать с расспросами. Джоди сказала, что майки с подсолнухами у нее никогда не было. Комбинезоны с маргаритками – да, были.
Следующей была Эмбер. Стиркой в основном занималась она. А также штопкой, заплатами и подшиванием кромок. Большинство вещей Мисти и Джоди когда-то носила она и помнила фасоны и что кому идет. Это тебя толстит. Это впору психам надевать. Это старье из семидесятых. Это мода восьмидесятых. Это очень вызывающе.
Стоило мне спросить про майку с подсолнухом, как Эмбер оживилась. Ведь с вечера субботы между нами была напряженка, мы друг с другом почти не разговаривали. А тут такая тема – шмотка. Как устоишь?
Разумеется, у нас была такая майка. Как я мог забыть? В комплекте с клетчатыми красно-белыми шортами. Она этот наряд недолго носила. Очень уж простецкий. Ну и отдала Мисти. Шорты себе оставила. Они Мисти толстили.
Если подумать, она эту майку лет сто не видела. Мисти выросла, но вещь может пригодиться Джоди. Где она, кстати, эта майка? И что это она меня так заинтересовала?
Я чуть было не рассказал ей правду – Элвис раскопал пропитанную кровью футболку в лесу, – но передумал. Эмбер при виде крови – пусть даже из носа – моментально хлопается в обморок. Поэтому я наврал, что майка мне приснилась.