На пятое занятие я не пришел. Танцев, однако, не бросил. Не решаясь признаться Елене в проявленном малодушии, я прибегнул к помощи бывшей своей подруги Барбары Форти. Она готовилась к замужеству, но, чувствуя вину передо мною – на самом деле совершенно мнимую, – была готова оказать последнюю услугу. Видит Бог, ничем другим мы с ней не занимались. Насколько это возможно на протяжении полутора десятков встреч в совершенно пустой квартире. Ее жених торчал в Соединенных Штатах, и Барбаре было грустно. Я, покуда мог, тоже был верен Елене. Но та, устав от миланской июньской жары – такой же жуткой, как сейчас в Симферополе, – как раз укатила на альпийский курорт. Помимо маленького, но крепкого бюста, у Барбары было множество разных достоинств – и именно благодаря ее урокам я смог спустя десяток лет познакомиться с Надей и Валей.
– Куда теперь? – спросил зондерфюрер, когда мы покончили со всеми делами.
– Хотелось бы домой, – честно признался я.
– Хорошая мысль. Если хотите, встретимся вечером.
– Как получится, – уклончиво ответил я.
Грубер хмыкнул, Юрген понимающе улыбнулся.
– Может, и мне удастся кого-нибудь подцепить, – признался он в тайном желании. – Да и Юрген тут времени зря не теряет.
Юрген осклабился вновь.
* * *
Несмотря на сдвинутые шторы, солнце безжалостно нагрело пустовавшую три дня квартиру. Стол и стулья были горячими. Теплым был и наш с Валентиной диван. Когда я присел на него, мне подумалось – он сохраняет тепло ее тела. Идиотская мысль, но думать подобным образом было чертовски приятно.
Я принял душ – холодный, но весьма относительно, вода в водопроводных трубах успела изрядно нагреться. Перекусил бутербродами, повалялся на диване. Попробовал читать, задремал. Мне снилось что-то бесконечно милое, однако, пробудившись, я не сумел припомнить что. И вскоре опять уснул.
Проснувшись окончательно, я начал готовиться к вечеру. Снова принял душ, побрился, облачился в свой летний костюм. Задумался, куда бы пойти. В ресторан отеля, где обитал зондерфюрер? В «Шашлыки и чебуреки»? Или куда-нибудь еще? Решительно не хотелось встречаться с Листом. Да и вообще не хотелось встречаться ни с кем. Кроме них. Одной или другой. Или обеими сразу.
Время еще оставалось, и я занялся списком корреспонденций и подсчетом поступлений на мой миланский счет. Выходило не так уж мало. За Испанию платили больше, но то было совсем другое время, относительно мирное, когда рискуя жизнью, я выделялся из толпы, тогда как теперь, наряду с миллионами других, я попросту находился на службе. Гораздо более сносной, чем у миллионов, надо заметить.
Я быстро подготовил десяток телеграмм – о Ялте, об обстановке под Севастополем, о местных добровольцах – и последний раз прошелся по «Казакам против Сталина». Главному герою, образ собирательный, дал близкую читательским сердцам фамилию «Строгов». Лапидарно, но живописно описал депортацию Строговых (в вагоне для скота) в киргизские степи Сибири. Гибель стариков-родителей, не перенесших многомесячной зимней дороги. Смерть младшего сына от голода. Похищение дочери похотливыми киргизскими коммунистами. Приставания к жене – я назвал ее Анастасия – крючконосого еврея-губернатора. (Без евреев согласно последним рекомендациям обходиться не следовало.) Побег Строговых из ссылки на низкорослых монгольских лошадках.
Очень неплохо получилась жестокая схватка с офицерами ЧК и поимка главного героя, пожертвовавшего собою ради свободы и чести супруги. Перейдя к ужасной сцене допроса с пристрастием, я придал антагонисту, комиссару Вронскому, психологические черты Ширяева и Листа. «Я человек жёсткий!» – восклицал он у меня, ставя Строгова в особый ящик, утыканный изнутри гвоздями. Всё более увлекаясь, я делал мучителей казака похожими на знакомых мне немцев. Опытный читатель, умеющий читать между строк, сумел бы при желании понять, против кого направлен мой протест.
Оставалось описать жуткие десять лет в большевистском концлагере в Арктике, насильственную отправку Строгова на войну – и его добровольный переход на сторону победоносного вермахта. Остальное, давно готовое, представляло собой отредактированные впечатления от ряда встреч с немецкими холуями из русских. То есть, разумеется, с русскими добровольцами. В отличие от обычных корреспонденций данный очерк проходил по особой категории, за него мне причиталась отдельная сумма. Если бы ее без задержек перевели мне на счет, я бы смог с чистой совестью подзанять у зондерфюрера и оказать хоть какую-то помощь моим милым девчонкам из Ялты. Спасти от голода и позора. Только бы их найти.
Тени на улице удлинились. В дверь квартиры деликатно постучали. Я вздрогнул. Радостно екнуло сердце. Неужели… «Это всего лишь Грубер», – подумал я, не позволяя себе верить в чудо. Медленно направился к двери. Распахнуть ее сразу или спросить? Но что изменит вопрос, ведь я всё равно открою. Я снял цепочку и повернул ключ в замке.
– Herr Rossi? – негромко спросили с затемненной площадки.
– Да, – ответил я, испытывая одновременно разочарование и любопытство.
– Позволите пройти?
– Пожалуйста.
Быстро привыкшие к полумраку глаза различили силуэты двух людей в военной форме. Я отступил в глубину прихожей, они перешагнули порог. Свет лампы упал на серые мундиры, на черные трапеции петличек. Ну да, только СС мне тут и не хватало. Знаки различия на погонах указывали, что передо мной персоны, равные унтерофицеру и ефрейтору. У каждого на ремне висела кобура с пистолетом.
– Чему обязан, господа? – спросил их я с максимальным достоинством в голосе.
– Унтершарфюрер Лёве, – представился унтерофицер и вежливо объяснил: – Вас приглашает на встречу CC-оберштурмфюрер, старший лейтенант полиции Лист.
Я удивился.
– Прямо сейчас?
– Да, господин Росси.
– Честно говоря, я имел другие планы. Мы не могли бы отложить на завтра?
Унтерофицер печально развел руками.
– Увы, господин Росси, это никак не возможно.
– Вы уверены? У меня встреча.
– Боюсь, вам придется ее отменить.
Это переходило всякие границы. Но возражать было бессмысленно. Хотя мои гости были изысканно вежливы, не приходилось сомневаться, что при необходимости они воспользуются огнестрельным оружием. Проявят необходимую жёсткость.
Я язвительно поинтересовался:
– Что следует взять из личных вещей? Полотенце, мыло, смену белья?
Унтерофицер равнодушно ответил:
– Вы нас неправильно поняли. Речь идет о беседе. Неотложной, да, но беседе. Единственная просьба – поторопиться. Чем раньше мы начнем…
– Хорошо, – оборвал я его.
Действительно, в случае чего они с легкостью обеспечат меня всем необходимым, вскрыв мое жилище своими отмычками. Если вообще сочтут это нужным. Но где я оступился? Становилось всё более занятно.