Появившись у меня на пороге, этот субъект заявил, что услышал о приезде в город господина зондерфюрера Грубера, с которым ему давно советовал поговорить видный ученый Ярослав Луцак. Ссылка на Грубера меня обрадовала, я немедленно заявил, что господин зондерфюрер удалился, вернется только переночевать, а утром покинет гостеприимный город на Днепре. Мой маневр имел плачевные последствия. «Я знаю, – стремительно сориентировался человечек, – вы всем известный репортер знаменитого миланского издания господин Флавио Росси. Господин Луцак отзывался о вас как о ведущем итальянском специалисте по освободительной борьбе народов бывшего Советского Союза, герое Севастополя и Крымской Яйлы. Вы обязаны услышать Беларусь!» Я не устоял перед напором и сдался.
Он сунул мне в руку визитную карточку, на которой значилось «Dr. Ryhor Paulau», уверенно уселся за стоявший посреди комнаты круглый стол, жестом пригласил меня проделать то же самое (у меня впервые появилась мысль, не дать ли ему пинка) и принялся говорить, требуя от впервые встреченного им человека донести до Европы правду о вековечных чаяниях неведомого мне белорусского народа. Всё было знакомо. Думы о вековечных чаяниях были, похоже, главным развлечением местной интеллектуальной элиты.
Добрый час г-н Паулау твердил мне о добродушии и незлобивости настоящих белорусов-кривичей-литвинов, каковыми качествами пользовались подлые соседи – поляки и московиты, ошибочно именуемые русскими, а также свирепые казаки таинственного капитана (Hauptmann) Хмельницкого. О древней скориновской культуре («Пишется так: Skaryna»), созданной печатником, издавшим в Праге книгу под названием «Библия русская».
– Русская? – переспросил я, записывая сказанное им в блокнот, который он вместе с авторучкой вручил мне в начале нашей беседы.
– В те времена это значило «белорусская», то есть кривско-литовская.
Я сделал вид, что понял.
Объяснив мне про печатника, господин Паулау перешел к церковной унии, заключенной в конце то ли пятнадцатого, то ли шестнадцатого века. Последняя была бы хороша, если бы ее заключили, сказал он мне, на ренессансно-гуманистической платформе, близкой сердцу каждого истинного литвина-белоруса, но, увы, увы, она была заключена на платформе контрреформации.
– Вы понимаете, что я имею в виду? – угрожающе спросил он меня.
Я поспешил отозваться: «О да!» – и сделал очередную заметку в блокноте (чертов Паулау не сводил глаз с моей правой руки).
Он сообщил мне, что уния имела несколько практических аспектов («Вы пишете?»). С одной стороны, она способствовала полонизации общества («Вы понимаете?» – «О да!»). Данный аспект был, по мнению Паулау, негативным. С другой же стороны, мудрые иерархи вели литвинов к прочному единению с подлинно арийским, передовым и нордическим миром, что следовало рассматривать как аспект безусловно положительный. Однако их дело («Запишите непременно») было загублено косной и невежественной массой, подстрекаемой дикими фанатиками и агентами Москвы.
На фанатиках и агентах Москвы мое желание дать доктору под зад существенно усилилось. Он же, ни о чем не подозревая, сообщил, что московские захватчики в прошлом веке упразднили ее, то есть унию, загнав несчастных кривичей в свою закосневшую в чем-то там псевдоортодоксальную («Подчеркните, пожалуйста!») недоцерковь.
– Но теперь мы на пути к новой, подлинной унии, – сказал он мне торжественно. – Унии с Великогерманской империей. Ведь правда, господин Росси?
Я радостно подтвердил, твердо уверенный, что лекция окончилась. Я был готов аплодировать Паулау, лишь бы он скорее меня покинул – как аплодируют осточертевшему актеру, давая ему понять, что не дождутся конца представления. Но Паулау воспринял мой знак в том смысле, что я жажду продолжения, и принялся рассказывать, как его несчастная страна постоянно становилась жертвой московских нашествий – «В середине XVII века московиты уничтожили половину населения моей родины» – или же нашествий, которые были нацелены на злокозненную Москву, но страдали от них неповинные кривичи-литвины – «Карл Шведский, Наполеон Французский…».
– Передовая нордическая культура или московское варварство – вот дилемма, что уже четыре столетия стоит перед моим несчастным, но щедро одаренным народом. Но до чего же тяжко бывает найти понимание… Во времена царской империи мою страну называли Западной Россией. Можете ли вы представить себе подобное?
– Как уроженец Северной Италии могу, – не стал я церемониться с кретином. Он пропустил мои слова мимо ушей и с негодованием обрушился на каких-то летувисов, присвоивших себе имя и историю Литвы, по праву принадлежащие кривскому народу, на что ясно указывает сопоставление слова «кривичи» и имени «Криве-Кривейто».
Чтобы хоть минутку передохнуть от потока бесполезной информации, я предложил господину Паулау коньяку. Отказываться он не стал, но замолчал ненадолго. Прочтя мне небольшую лекцию о достоинствах литовских алкогольных напитков – harelka, zubrouka и miod, – он стал требовать возвращения древних кривских городов Вильни, Смаленска, Вязьмы и, возможно, Мажайска (заглядывая мне через руку, он внимательно следил за орфографией). Потом перешел к вопросам культуры.
– Москва и Польша высасывали соки из моего живого народа. Сколько поэтов, художников, композиторов, которые могли бы принести славу литовско-кривской культуре, было пожрано так называемой русской культурой.
«Скольких неаполитанцев, венецианцев и римлян пожрала бесчеловечная Италия», – насмешливо вторил ламентациям болвана внутренний голос миланского корреспондента. Однако сидевшее передо мною существо не догадывалось о том, что нашептывал мой внутренний голос, и продолжало говорить, говорить, говорить. Мне захотелось извлечь хоть какую-то пользу из его разговорчивости.
– Что вы скажете о нынешней ситуации края? – спросил я его.
– В настоящее время страна процветает под надежной защитой Великой Германии. Большевистская система демонтирована. Кривско-литовская молодежь увлеченно осваивает передовую германскую культуру и технологию. Буквально на днях основано «Белорусское научное товарищество». Открыты…
– Как обстоят дела с партизанами? – не дал я ему развернуться. – Много их у вас в Белоруссии?
Паулау немножко смутился.
– Видите ли, – произнес он, словно бы оправдываясь, – природные условия моей страны таковы, что она невольно привлекает на свою территорию разнообразных лесных бандитов, которых нередко называют партизанами. Но нужно иметь в виду – кривичей-литвинов-белорусов среди них единицы. Это редкие среди белорусов криминальные элементы или же обманутые люди.
– Кем? – спросил я коротко.
– Что? – не понял он.
– Обманутые, – не стал я тратить лишних слов.
Он, не задумываясь, выпалил, как на уроке в средней школе:
– Московитами, коммунистами, поляками, жидами, плутократами. Но настоящих белорусов-кривичей…
– Насколько успешно с ними борются?
– С кем?