Накануне он, положив руки на хрустальный шар, на минутку прикрыл глаза и сказал беззвучно: мама, забери меня отсюда. Я боюсь… А потом – повернулся и посмотрел на себя. Увидел – маленького, как мышонок, мальчишку, мокрого, испуганного, глядящего снизу куда-то в непосильную вышину, с которой валятся камни и бьют молнии… Это я, да? Это я…
Он знал, что на самом деле он не такой.
Но – надо было проснуться. И проснуться так, чтобы те не поняли, что он проснулся.
Уже проваливаясь, он выставил сторожа, старика с колотушкой, который во сне приходил и будил его в школу. Еще ни разу сторож не опаздывал…
Утром он вновь, в третий по-настоящему раз, проснулся полностью. Бодрость нарастала – знобящая. Вы уже ничего не сделаете со мной, сказал он себе.
Он будто бы чувствовал рядом с собой новую несокрушимую защиту…
Дэнни ворочался на полу на жесткой циновке, стонал, непонятно разговаривал. Иногда всхрапывал, как испуганный конь, и переворачивался, громыхая локтями и коленями. Потом где-то наверху, далеко отсюда, что-то роняли и волокли. И лишь когда посветлели окна – Светлана отпустила себя и пропала.
Она возникла вновь, здесь же, на узкой кровати, прижавшись к ковру на стене – но уже солнце, пробившись сквозь вековую пыль оконного стекла, найдя щель в красных с кистями шторах, пронизывало воздух навылет и разбивалось о бокалы на столе. В зеленой бутылке горело на дне нежное рубиновое пламя.
Записка лежала на подушке – рядом с лицом, и даже слегка примятая.
«Милая леди! Служба призывает меня – а теперь, ввиду нашего заговора, мне следует быть еще более примерным служакой. Я вернусь около трех часов пополудни. Лишнее – просить Вас быть необыкновенно осторожной. Старайтесь не выходить на середину – там скрипят половицы. Оружия не оставляю: и нет его, и – даже если Вас возьмут, какой-то шанс уцелеть и даже выиграть у нас будет. Еды тоже нет, вода в баке. Дэнни.»
Раньше это были комнаты прислуги, Светлана их знала. Сейчас они, конечно, не походили на те, давние… а может быть, так оно все запомнилось?.. Вот этот ковер висел у Люси! Точно. Старый, облысевший вот тут, в углу, серо-синий с зеленым ковер из неведомых мест… Где ты, Люси?
Как будто неожиданный и хлесткий удар, откуда не ждала… Истомной болью облило горло, клокотнуло – коротко, жалко. Но слезы – слезы она сумела сдержать. Сумела не выпустить себя из давно и крепко сжатого кулака. Та, птичка в кулаке, только пискнула тихонечко…
И началось ожидание.
Четверо горцев-скотокрадов караулили лестницы, идущие на третий этаж – по двое в смену, по человеку на лестницу. И еще трое находились при мальчике безотлучно: двое бдили, третий отдыхал. Но даже не столько они были подлинными стражами… Салли, черная ведьма – вот кто по-настоящему охранял мальчишку. Она была сильна и почти всеведуща, и необыкновенно опасна. И еще девять человек, пятеро из которых – агенты «Титуса»… никому нельзя доверять.
Не в этом даже дело…
Если приложить толику ума… если по-настоящему повезет… а тем более, если удастся найти подмогу – а Дэнни уже примерно знал, к кому обратиться за этим – мальчика можно вызволить, охрану перебить или повязать… но – почему-то понятно было, что это ничего не решит. Семя брошено и проросло, мальчик уже не тот, что был прежде… искалечен? Может быть, и так. Или даже – только сейчас пришло в голову – превращен в живую бомбу без предохранителя, и лишь рука Салли не позволяет вырваться огню и смерти…
– О чем мыслительствуете, лейтенант? – вывернулась сбоку Сибил по прозвищу Демуазель, хрупкая и на вид чуть неуклюжая девушка, на деле – беспощадный палач и убийца. – Не боитесь перегрева мозга?
– А что такое мозг? – удивился Дэнни.
Он вдруг понял, что будет делать. Увидел ясно, целиком и в один миг.
Оставалось дождаться конца своей вахты…
– Значит, вы здесь и живете? – Глеб обвел взглядом бедно обставленную плоскую – широкую и со слишком низким, по верхнему обрезу окон, потолком – комнату. – Неужели…
– Можно было найти и просторнее, – перебила Олив. – Но… здесь было по-настоящему тепло.
– Тепло?
– Да. Тебе, наверное, странно это слышать, но нам зимой надо держаться теплых мест. Шахты закрыты, дрова дороги. А здесь – общественная котельная, и мы первые в ряду. Да и квартира не такая уж тесная… Светлана спит здесь, мальчик – на диване, я – вон там, за углом.
Оказывается, было еще «за углом». Это не было заметно сразу, но комната имела форму буквы «L», и короткую перекладину отделял от длиной гобеленовый занавес. За занавесом притаились кровать и легкое облезлое, когда-то велюровое, кресло.
– Здесь я живу… Наверное, неприлично принимать царя в таких апартаментах?
– Не смейся надо мной.
– В конце концов, ты ведь был мой почти муж.
– «Был» и «почти»?
– Да. Разве ты этого не понял?
– Не знаю. Столько всего было потом…
– С кем ты будешь сегодня спать? Со мною или с нею?
Глеб закрыл глаза.
– О… Спать нам сегодня наверняка не придется… а там, может…
– Может – что?
– Дай Бог, чтобы живы остались.
– Ты пойдешь… туда?
– Да. Я пойду, а ты будешь здесь слушать меня, мои мысли. Сумеешь?
– Конечно. Ты меня хорошо научил… и этому, и…
– Тебе было тяжело тогда? Плохо?
– Тяжело? Плохо? Мне – плохо? Да я просто сдохла и сгнила, понимаешь… и все это чувствовала…
– Что же делать… был молодой самоуверенный дурак. Прости, если сможешь.
– Простила уже. Все прошло. Все сгорело. У меня ведь даже не было никого после тебя. Можешь такое представить?
– Нет, – Глеб вдруг тихо засмеялся. – Вот это представить невозможно. На слово верю, а представить не могу…
Она тоже рассмеялась. С той хрипотцой, которую создает спрятанное волнение.
Кондратьев открыл сам. Глаза его, как кролики – вздрогнули и застыли.
– Здравствуй, Юрий Иванович, – сказал Дэнни по-русски и прошел мимо хозяина в прохладные недра квартиры. Пахло пеленками.
– Здравствуй, Дэн, – Кондратьев ответил медленно и по-английски. – Садись. Дела?
– Дела, – Дэнни вернулся к родному. – И дела более чем серьезные.
– Я отошел от всего, – сказал Кондратьев. – Я больше не в игре.
– Нет, – покачал головой Дэнни. – Так не бывает. Впрочем, особо не волнуйся: нужен не ты, нужен лишь твой катер. Сегодня в десять вечера под парами у Театрального причала.
– Надолго?
– Не знаю. Не исключено, что навсегда.
– Дэнни…
– Пора платить долги, Юрий. Извини, что напоминаю.