Так продолжалось довольно долго, пока среди самих главных разбойников, называвших себя «старыми рыбаками», не начался раздор. Вернее, это была череда раздоров, и чует мое сердце, что вражду кто-то старательно и аккуратно сеял – может быть, один из семерки, а может быть, и кто-то извне. Но увы, мне слишком мало известно, чтобы попытаться вычислить виновника. Привело все это в конце дел к распаду разбойничьего предприятия на несколько малых ватаг – и буквально тут же на место его пришли другие разбойники, на этот раз гауланиты. Перевозчики, до того пенявшие бет-шедовским «мальчикам» на излишнюю рачительность, схватились за кошели и вскричали, но крик их не был услышан. Тогда, помаявшись три года, перевозчики выкопали из-под прибрежных кряжей последние золотые, собрали депутацию и отправили ее в Галилею к прежним своим обирателям с мольбой и наказом: вернуться и володеть. Депутация пошла по берегу и вскоре наткнулась на Шимона и Андреаса – они ловили рыбу с причала и спорили о «Поэтике» Аристотеля.
Здесь надо сказать, что настоящее имя Андреаса было Бохр, что значит «первенец». Греческое прозвище «Андреас» дали ему в раннем детстве за совершеннейшее бесстрашие. Это качество он сохранил на всю жизнь. В отличие от многих, желающих слыть бесстрашными, он никогда не создавал опасных ситуаций, но если они возникали сами по себе или по вине других, то здесь Неустрашимому не было равных…
Шимон-Утес тоже был не из пугливых; просто он был гораздо сильнее Неустрашимого и несколько медленнее его.
Выслушав депутацию, Андреас похлопал брата по каменному плечу и сказал: мы беремся. И все вместе они пошли собирать прежнюю шайку. Это почти получилось у них, разве что вместо Авиэля, который вдруг неожиданно для всех стал назиром, к ним прибился некий Маттафия, тоже вроде бы из сирот-воспитуемых, только из горной деревни Асора. Уйдя из деревни, Маттафия промышлял лавочников в небольших городах, предлагая им на выбор либо охрану их лавки, либо ночной пожар в ней. Понятно, что навыки настоящей драки у него были в состоянии зачаточном.
Довольно много времени ушло на то, чтобы из лодочников-перевозчиков создать сильную и умелую команду, готовую драться на воде. Гауланиты оказались к такому повороту событий не готовы, однако их было много. Понадобилось три настоящих морских сражения, прежде чем уцелевшие признали свое поражение и убрались подальше. Увы, когда победа была уже близка, погибли трое из бет-шедовских: Александр, Рувим и Матфат. От усталости и упоения боем они утратили бдительность, и их лодку подожгли смоляным горшком.
После того как все успокоилось и перевозки возобновились, последние «старые рыбаки» устроили совет. Все понимали, что теперь уверовавшие в свои силы перевозчики не потерпят над собой сторонней руки. Но как-то само собой дело образовалось: самый красивый из четверки, Руф, влюбился в дочь одного из наиболее уважаемых и богатых перевозчиков; вскоре сыграли свадьбу.
На вырученные деньги Шимон, Андреас и Маттафия могли позволить себе безбедную жизнь до старости. Братья купили дом в Кпар-Нахуме, Шимон вскоре женился, Маттафия же вознамерился было ехать в Александрию, но тут донесся слух о появлении в Сидоне потаенного до времени царя иудейского…
Иешуа вошел в Иерушалайм через Конские ворота, имея за собой двенадцать апостол, и еще семьдесят шесть остались ждать за стенами. Он шел босиком и вел в поводу белого мула, на котором боком сидела Мария, тоже босая, вся в белом, с пальмовой веткой в руках. Множество людей шло следом, и множество выбегало навстречу…
Храмовая площадь была запружена, как бывает только во время главных праздников, и от криков «Хошана!» обезумели и все небо заполнили птицы. На золотую кровлю Храма птицы садиться не могли, потому что она была усеяна острыми иглами, но на галереях, заново отстроенных после страшного пожара, их гнездилось неизмеримое множество, и вот сейчас тень от крыльев застлала солнце, а перья падали, будто снег. Было еще холодно, хотя и очень ясно. Шел шестнадцатый день месяца перития. От ареста Иоханана прошло всего три седмицы и три дня, и он еще сидел в Киприоне, ничего о себе вперед не зная.
Я двигалась в толпе, как будто плыла без сил. Хвала Всевышнему, Нубо не оставлял меня, и его сил хватало на двоих. Стараясь держаться рядом со мной, шел учитель Натаниэль бар-Толма. Теперь он тоже был апостолом, одним из самых доверенных. Иешуа поручил ему наладить отношения с молодыми священниками и левитами, причастными к недавним волнениям. Его апостола была небесно-голубого цвета с большой алой четырехлучевой звездой.
Не знаю, волею случая ли, либо в совпадении этом содержался тонкий замысел Предвечного, но точно таким же было когда-то знамя у Шимона, самопровозглашенного царя, побочного сына Ирода. Царство его занимало Перею и часть долины Иордана, столицей же был Иерихон; и погиб Шимон в тот день, когда родилась я.
Туда, за Иордан, и отправил Иешуа бар-Толму и меня в самом начале весны. Отсутствие вестей об Иоханане тревожило и его; а попутно следовало расположить к себе тех в Перее, кто – весьма многочисленный – подвергал сомнению царственную сущность Иешуа, противопоставляя его истинному царю Шимону.
Дорога из Иерушалайма в Перею весьма живописна, особенно весной, когда цветет все, даже пустыня, и только белые известковые утесы над Иорданом остаются голыми, как иссохшая древняя кость. Мы, тридцать семь человек депутации, ехали всю ночь и приблизились к долине на рассвете. Долина была заполнена синеватым туманом, и выступающие из синевы по грудь скалы сияли изнутри нежно-розовым светом, как будто были светильниками из цельных кусков каменной соли. Мы постояли, любуясь красотами, и стали медленно спускаться по петлистой дороге вниз. Бар-Толма рассказывал мне, покачиваясь рядом, что Асфальтовое озеро – это выпарки от той массы воды, что оказалась заключенной в котловине после Потопа, и что простейшими подсчетами можно установить, был ли сорокадневный дождь пресным, как все дожди, или же соленым, как океанские воды; так-де можно разрешить один из самых давних богословских споров. Мы миновали полосу тумана и окунулись в душный, влажный и неподвижный жар; все тело тут же охватила испарина…
Нет, про путешествие мое и бар-Толмы в Перею можно рассказывать неоправданно долго, так ничего и не рассказав. Такое бывает; событий много, но все они происходят не до конца и не приводят в результате ни к чему. Мы пробыли там почти месяц и вернулись, непонятно чего добившись. У вас, эллинов, есть сказание о Сизифе, вкатывающем камень на высокую гору, и есть сказание о герое Тесее, прошедшем Лабиринт и убившем Астерия, человека-со-звезды, который жил там в полной темноте и время от времени должен был пить людскую кровь. Так вот, после этой поездки я чувствовала себя так, как будто все это время катила камень по лабиринту, вся обратившись в слух и ожидая, что вот-вот прозвучат, приближаясь, стремительные шаги чудовища, но так ничего и не случилось – камень стесался, а я оказалась у выхода…
Я никогда, ни до, ни после, не разговаривала так много с людьми, которые мне настолько не верили и которые в чем-то меня подозревали, но не желали мне этого сказать или хотя бы сказать, в чем суть подозрения. Я была уверена, что меня убьют просто потому, что должны, но не могут ничего объяснить.