И тут Изабелла, женщина, считавшая, что без звуков музыки в голове жизнь будет пустой и никчемной, поняла, что способна лишь слушать чужое молчание.
На третий вечер тепловую волну вытеснил грозовой фронт. Небо внезапно потемнело, вдалеке громыхнул гром, точь-в-точь как литавры, предвещающие грандиозный финал, набежали черные тучи – и начался проливной дождь. Все зверюшки попрятались в норках, в сточных канавах забурлила вода.
Байрон сидел в бойлерной, прислушиваясь к голосам обитателей дома. Сперва он услышал, как Изабелла и Китти, шлепая по лужам, с криками бегут снимать с веревки белье, затем – как Тьерри, проходя мимо бойлерной, радостно и без тени стеснения поет: «Дождик, дождик, кап-кап-кап! Старикашки слышен храп!» Насторожившиеся собаки переводили взгляд с Байрона на дверь и обратно в ожидании сигнала, любого сигнала, что им тоже можно выбежать во двор, но Байрон предупреждающе поднял руку, и они, недовольно поскуливая, вернулись на место.
«Он пошел спать, треснулся головой о кровать и утром уже не смог встать».
Когда звук шагов Тьерри постепенно затих в доме, Байрон медленно встал. Он уже успел аккуратно упаковать свои пожитки в две сумки. Когда дождь немного успокоится, он пройдет через лес к машине и уедет отсюда.
Хлопнула дверь. У него над головой неожиданно заиграла музыка. Целый оркестр – нечто драматическое, но, похоже, знакомое. Затем послышался умоляющий голос Китти:
– Ой, только не это!
Кто-то закрыл окно, и музыка почти стихла. Он слышал лишь стон скрипок и взмывающие ввысь неистовые голоса.
Байрон достал ручку, написал коротенькую записку и положил на бойлер. Затем сел и стал ждать в полной темноте.
– Николас?
– Ты их получила, да? – Он даже не спросил, кто это.
– Они чудо, – ласково сказала она. – Просто чудо. Принесли как раз перед тем, как я села пить чай.
– Я волновался. Подумал, а вдруг он захочет узнать, кто тебе это прислал. Но ты говорила…
– Его здесь нет. Не знаю, где он болтается, но теперь он тут практически не появляется.
Она решила не рассказывать Николасу, что когда выгуливала собаку, то видела в лесу машину мужа. Почему бы не припарковаться у дома вдовы? – мысленно спросила она Мэтта. По крайней мере, так было бы гораздо честнее.
– Я хотел прислать розы, но решил, это будет слишком откровенно.
– Все равно розы теперь почти не пахнут.
– Многие женщины предпочитают лилии. Но тебе не кажется, что они слишком помпезные? И вообще немного траурные?
Ему хотелось показать ей, с какой любовью и как тщательно он выбирал для нее цветы. Она была явно тронута.
– Пионы – мои любимые цветы. Ты такой внимательный.
– Я почему-то так и решил. И хочу, чтобы ты знала… я постоянно думаю о тебе. Нет, я вовсе на тебя не давлю, но…
– Николас, обещаю, я приму решение.
– Знаю…
– Просто все так быстро закрутилось. Обещаю, я не буду тянуть с ответом. – Она присела на край постели и рассеянно посмотрела на левую руку, где сияло кольцо из мелких бриллиантов, которое ее мать в свое время нашла вульгарным. Но, может, вульгарное кольцо лучше, чем адюльтер? – У меня все достаточно сложно. Мой сын и вообще…
– Я не собираюсь тебя торопить.
Жаль, что его сейчас нет с ней. Рядом с ним она не сомневалась в правильности своего решения. Но для этого необходимо было чувствовать нежное пожатие его рук, видеть его искреннее лицо. Однако, оставшись одна в пустой супружеской спальне, над которой нависала тень болтающегося, один Бог знает где, Мэтта с маячившим перед глазами Испанским домом, она вдруг почувствовала себя совсем несчастной. Интересно, он сейчас там? Смеется над ней? Занимается любовью с этой женщиной?
Теперь она стыдилась лишний раз показаться в деревне. Магазин Кузенов был по-прежнему закрыт. После того как Мэтт подрался с Асадом, люди воровато прятали от нее глаза, словно вина мужа отчасти лежала и на ней. Она избегала подруг: не хотелось рассказывать им о семейных неурядицах. О ее браке, трещавшем по швам. Лора уже достаточно давно здесь жила, а потому не могла не понимать, что стоит ей открыть рот, как о ее личной жизни начнут судачить все, кому не лень.
Слеза капнула ей на штанину, оставив темное пятно.
– Но я увижу тебя во вторник?
– О, Николас, – вытирая мокрое лицо, ответила она. – И ты еще спрашиваешь?!
Впервые за все это время крыша не протекла после дождя, и Изабелла, которая уже ничему не верила, восприняла это как маленькое чудо. Возможно, от Мэтта все-таки есть какая-никакая, но польза. Прошедший дождь оказался очистительным. Он открыл перед Изабеллой новые горизонты, позволив на время забыть о счетах, предательстве Лорана, и просто наслаждаться буйной радостью детей и каплями дождя на коже после долгих недель удушающей жары. В тот вечер Изабелла с удовольствием слушала болтовню Китти и Тьерри, она даже не стала одергивать их, когда дети, под аккомпанемент возбужденного лая щенка, принялись швыряться мокрыми носками. Днем она заснула в незастланной постели, а проснувшись, почувствовала себя спокойной и отдохнувшей, словно мучившая ее лихорадка внезапно прошла. И вообще, после грозы все как-то сразу приободрились.
Изабелла вошла в комнату Тьерри. Он лежал в кровати, щенок – на пуховом одеяле. Но Изабелла не стала ругать сына: пара грязных следов на одеяле – не самая большая цена за счастье ребенка. Она задернула шторы, прислушавшись к отдаленным раскатам грома; грозовой фронт уходил на восток, и небо окрасилось в странный темно-синий сумеречный цвет. А когда она наклонилась поцеловать сына на ночь, он обхватил ее худенькими ручками за шею.
– Я люблю тебя, мама, – сказал он, и от этих слов у нее буквально запела душа.
– И я тебя люблю, Тьерри, – ответила она.
– А еще я люблю Пеппера, – продолжил сын.
– Я тоже, – кивнула она.
– И мне очень хотелось бы, чтобы Байрон не уезжал.
– Не уезжал куда? – Она подоткнула одеяло, невольно бросив взгляд на карту звездного неба, прикрывавшую дыру в стене.
Еще одна недоделанная работа.
– Ему негде жить, – объяснил Тьерри. – Поэтому он и хочет уехать, чтобы найти другую работу.
Изабелле вдруг стало безумно стыдно, что она тогда напустилась на Байрона. Она вспомнила, как держала в руке письма, а от упавшего дерева сладко пахло плесенью. Как кровь бросилась ей в голову после ужасного открытия. Как в бешенстве она наговорила Байрону массу обидных и несправедливых вещей.
– А ты не могла бы дать ему работу? Пусть присматривает за нашей землей.
Изабелла снова поцеловала сына:
– Ох, солнышко, если бы у нас были деньги, я бы…
Пожалуй, надо пойти извиниться, подумала она. Байрон не должен уехать с обидой в душе. Ведь он столько хорошего сделал для нее и для Тьерри. Я не нуждаюсь в том, чтобы вы нам помогали, бросила она ему прямо в лицо.