– А когда вы прибыли в Скамнум?
– Ну, по дорожке я ехал очень медленно, как это известно мистеру Готту. Джентльмены, разводящие оленей, иногда очень нервничают, когда быстро ездят по паркам.
– Понимаю. А на дорожке вы никого не встретили?
– Макдональда, старшего садовника, – вступил в разговор Готт. – Я помню, что когда мы проезжали, он поприветствовал нас.
– Макдональда? – Эплби хотел было упомянуть странное поведение Макдональда, о котором доложил Трампет, но не стал этого делать в присутствии шофера. – Джайлз, вы бы заметили, как кто-нибудь подбросил послание, пока вы находились в машине?
– Возможно. Но точно сказать не могу, – осторожно ответил Готт. Потом ему в голову пришла интересная мысль. – Вы въехали через южную сторожку? – спросил он Вильямса.
– Да, сэр.
– Вот тут-то и кроется возможность. – Готт повернулся к Эплби: – Там две одинаковые будки, соединенные декоративным стеновым мостиком, под которым и проезжают. Любой может забраться по внешней лестнице наверх, откуда все видно.
– Там я ехал очень медленно, – сказал Вильямс.
Вот и все, что удалось выяснить. С двух ноль пяти до двух десяти в городе – подходящее время. С двух десяти до четырех десяти в дороге – время вероятное, но вряд ли возможное. Четыре десять у южной сторожки – снова подходящее время. Подозреваемого нужно проверять по этим временным интервалам. Вернувшись в дом, Эплби попытался зайти с другого конца. Готт не запомнил ничего особенного касательно текста послания – скажем, признака того, что текст взяли из какого-то конкретного издания? Готт улыбнулся проницательно заданному вопросу, но ничего подобного не припомнил. Послание было написано по правилам современной орфографии, по которой, к великому сожалению, выпускается большинство изданий Шекспира. Его могли взять, скажем, из стандартного кембриджского собрания сочинений, которое стояло в каждом пятом английском доме.
Вот и все. Зафиксировали вероятное время, и все же Эплби казалось, что в целом здесь счет был в пользу Черной Руки. Существовали возможности в Лондоне и у Скамнума – и все на руку неизвестному.
Затем письмо Ноэля. Не было ни необходимости, ни возможности тратить на него время, поскольку нельзя было поделать ровным счетом ничего. Письмо отправили из Уэст-Энда в пятницу утром – Ноэль это запомнил. Но письмо можно бросить в ящик где угодно, на это не требуется особой изобретательности. Эта ветвь оказалась тупиковой.
Эплби занялся граммофонными пластинками и возможностями доступа к радиограммофону примерно в два тридцать предыдущей ночью. Если пластинки были новыми, то существовала возможность получить информацию на их основе. Ни колокольный перезвон, ни избранное из «Макбета» в исполнении Клэя не пользовались особой популярностью, так что архивы фирмы-производителя могли указать, к каким розничным продавцам можно обратиться с вопросами. Эплби распорядился принести пластинки. Это оказались сильно поцарапанные и старые диски. Если Черная Рука купил их новыми, то покупка состоялась так давно, что проследить ее не представлялось возможным. Если же он купил их недавно и подержанными, то для отслеживания понадобились бы титанические усилия с очень малыми шансами на успех. Тем не менее Эплби тотчас же связался с Лондоном. Затем он занялся вопросом доступа к проигрывателю, но не достиг никаких результатов. Он стоял у входа в малую гостиную рядом со служебной дверью. Любой мог посреди ночи спуститься вниз, включить аппарат, проскользнуть в дверь и по одной из служебных лестниц вернуться в коридор наверху. Скамнум словно был создан для подобных трюков. И в тревожном замешательстве, вызванном колокольным звоном, никто не удосужился обратить внимание на чьи-то подозрительные передвижения. Из всего этого следовал только один вывод: Черная Рука довольно неплохо ориентировался в доме, что само по себе ничего не значило. Пока что, подумал Эплби, противник побеждает на всех направлениях.
Следующие задачи состояли в том, чтобы разобраться в приборе Банни и в том, кто мог тайком получить к нему доступ в субботу утром до завтрака. Ключевой свидетель ничем помочь не мог: пройдет еще какое-то время, прежде чем Банни снова сможет говорить. Однако следовало тщательно проанализировать ключевые факты. Банни приехал в пятницу после обеда и, не теряя время, привел свой аппарат в действие, в чем Готт убедился на террасе незадолго до ужина. Если отбросить непонятные фонетические тонкости, аппарат не представлял собой ничего особенного, разве что блоки записи и воспроизведения умещались в необычно компактном корпусе. Но Банни, очень гордившийся своим прибором, совал его под нос всем и каждому. В пятницу поздно вечером он демонстрировал его всем пришедшим в библиотеку. Там же почти в полночь Бэгот с некоторой неохотой прочел «Отче наш». И именно в библиотеке аппарат оставили до утра. Черной Руке оставалось лишь зайти туда. Легче от этого не стало, подумал Эплби и решил воспользоваться своим последним шансом.
Отслеживание телеграммы Джервейса оказалось более продуктивным. Это послание отправили раньше всех, и получено оно было в палате общин в понедельник днем – за неделю до постановки. Пункт отправки – Скамнум-Дуцис. Иными словами, телеграмму послали из деревушки в километре с небольшим от Скамнум-Корта, и послали за несколько дней до того, как съехалась бо́льшая часть гостей. Эплби сомневался, что ее обязательно продиктовали по телефону. Можно начитать телеграмму только из специально оборудованных телефонных будок. Он выяснил, что такая будка находилась в нескольких километрах по Хортон-роуд. Но оттуда, как оказалось, попадаешь на почту не в Скамнум-Дуцис, а в Кингс-Хортон. Также представлялось вероятным, что телеграмму тайно передали по телефону из самого Скамнума. Это зависело от возможностей тамошнего коммутатора, и какое-то мгновение Эплби колебался, стоит ли снова беседовать с в высшей степени эксцентричным, но, тем не менее, компетентным мистером Раутом. И тут он подумал, что в любом случае придется наведаться в местное почтовое отделение. К тому же получасовая прогулка туда и обратно освежит после бессонной ночи. Так что он разузнал дорогу и быстро зашагал через парк, то и дело встречая своих местных помощников. Он убрал людей с террас, но все же хотел быть уверен, что никто не уедет из Скамнума, должным образом не попрощавшись с хозяевами дома.
Эплби полной грудью вдыхал июньский воздух, быстро шагая по подъездной дорожке. В этих краях лето выдалось раннее. Откуда-то уже доносился запах свежескошенного сена, и дубовые листья наливались темной зеленью. Через левое плечо он взглянул на Хортон-Хилл. На вершине, очевидно, проходила какая-то дорога, поскольку никто не пытался разогнать собравшихся людей. Там стояла довольно большая толпа: бездельники из соседних городков, прочитав в утренних газетах сенсационные новости, второпях завели машины и покатили сюда, чтобы увидеть собственными глазами все, что можно. Скоро съедется подобная публика из Лондона, чтобы «скоротать денек». И вот вам общество, подумал Эплби, которое «коротает жизнь». Оно по собственной воле засорило себя людьми, которые, будучи свободными от каких-то ежедневных забот или жизненных устремлений, не станут ни думать, ни читать, ни заниматься чем-то полезным, а будут лишь изумляться, широко разинув рот. Они-то и делают нестабильным мир, готовый в ужасе зашататься от документов Пайков и Перчей.