Я не знал, что ответить. У меня просто не было слов. Я знал, что Рону переполняют революционные идеи, но это все звучало просто как чистый большевизм.
Рона улыбнулась, как будто прочитав мои мысли. Думаю, она меня искренне жалела.
– Ты, конечно, считаешь, что любое преступление должно быть наказано. В соответствии с твоими законами иначе быть не должно. Но мои законы против наказаний, которые приносят больше вреда, чем пользы. Это варварство. Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь, да? Ты ужасно погряз в Ветхом Завете, Дуглас. Но постараюсь тебя утешить – я все же буду наказана. До конца жизни. И поверь мне, это хуже, чем быть повешенной за шею.
– Но, Рона, я же не говорил, что собираюсь давать этому делу ход.
– Это уже не имеет никакого значения, Дуглас. Скажу тебе только, что я отныне намерена посвятить свою жизнь, принося пользу обществу. Я оставляю Глена и возвращаюсь в Лондон. Возьмусь за работу… настоящую. Позднее я дам тебе знать, что намерена делать. – Рона усмехнулась. – Ты будешь моим тюремным надзирателем, будешь следить, чтобы я должным образом исполняла приговор.
– Но, Рона…
– Довольно, мой друг! – Она произнесла эти слова с такой твердостью, что у меня перехватило дыхание. – Больше мы обсуждать это не будем!
В любом случае сейчас продолжать разговор у нас возможности не было. Поскольку появился Глен.
– Привет, – сказал он. – Как насчет бокальчика хереса?
– Не откажусь, – отозвался я, беря себя в руки.
Прошло восемь дней.
Рону я с тех пор не видел. О нашем разговоре не рассказал никому, даже Френсис. Но все время мучаюсь, должен ли я что-то делать.
Сегодня утром Гарольд с большим возбуждением сообщил, что Рона вернулась в Лондон и собирается занять высокий пост в крупной благотворительной организации, занимающейся помощью бедным детям.
– Представляешь, – проговорил Гарольд, выпучив глаза, – жалованье она себе назначила самое мизерное.
Я не сомневался, что его информация совершенно точная, как обычно.
Но что делать мне?
Как вы считаете, должен я по этому поводу что-то делать или нет?