– Ширина полости?
– В зависимости от возраста мины это дыра от тридцати до сорока сантиметров в диаметре. По центру идет ткань якорного жгута.
– С десяти метров можно попасть.
– С ума сошли! – Рипли отбросила пенный баллончик и нависла над люком. – Огурец, не вздумай!
– Ты можешь предложить что-то лучше? – спросил у нее Жаб. – Обернись-ка через плечо.
Я сам обернулся и увидел Одессу. Солнце садилось за небоскребы.
Рипли махнула рукой и уселась на край брони.
– Делайте что хотите... – обреченно шепнула она.
– Краб! – в голосе взводного появились стальные нотки. – Придется тебе пострелять. Я бы пожелал тебе ни пуха, но у тебя нет возможности послать меня к черту. Просто прицелься получше. В общем, давай.
Рипли забарабанила по броне пальцами. Пас побледнел и опустил веки.
– Как мина? – спросил Жаб.
– Пока нормально, – глухо пробубнила рация голосом Куста. – Краб уже движется, ему осталось пройти сорок метров по расщелине. Только бы он не спешил, а то сближающийся курс!..
– Не каркай!
Наступившая тишина показалась мне наэлектризованной, как перед штормом. Снова вспомнилась фраза Рипли о беде, сопутствующей всем начинаниям Жаба.
– Тридцать метров осталось, – комментировал акустик.
Я ощутил, как струйка холодного пота потекла у меня между лопатками. Порыв ветра высушил ее, но легче не стало.
– Вот барракуда! – зло прошипел Куст. – Она якорный жгут подергивает. Чует неладное, тварь. Ищет безопасную глубину.
Он умолк.
– Не молчи! – рыкнул Жаб.
– Да нет, вроде успокоилась. Сантиметров на двадцать поднялась, это мелочи.
Рипли перестала постукивать пальцами.
– Краб в пятнадцати метрах от жгута.
Мое сердце ухало в груди, полосы теней от небоскребов дотянулись до границы пирсовой зоны.
– Пять метров осталось.
Рипли не смогла усидеть на месте, встала и остановилась у кромки люка. Гравилетчик вылез из-под брюха своей машины и подобрался ближе к амфибии, прислушиваясь к происходящему.
– Ноль. Краб точно под миной. Есть! Прошел выстрел из карабина.
В наступившей тишине мне показалось, что замерли сердца всех членов команды. Эта секунда решала все. Мина либо обезврежена, либо взорвется.
– Попал! – радостно выкрикнул Жаб. – Язычок обездвижен!
Я хотел облегченно выдохнуть, но акустик сорвался на крик:
– Она разматывает жгут! Хочет взорвать нитроглицерин резким ударом о дно!
Я вскочил на ноги, не зная, что делать.
– Она взорвется? – выговорил Пас.
– Всем в десантный отсек!!! – проревел Жаб, не вылезая из люка. – Живо!
Меня словно парализовало. Кажется, только Рипли сохранила здравость рассудка. Она двумя ударами сшибла нас с Пасом с крыши, а когда мы, оглушенные и обалдевшие, рухнули на песок, спрыгнула следом и закинула обоих в десантный отсек. К моему удивлению, там уже сидел гравилетчик.
– Куст, в машину! – крикнула наша начальница так, что зазвенела броня.
Но акустик не отозвался, и ей пришлось по плечи высунуться из люка.
Я сжался в комок, ожидая взрыва. Мне представилось, как ударная волна налетает на броневик и отрывает Рипли голову.
– На двадцать метров всплыла, – доложил Куст.
– Быстро в машину!
– На тридцать всплыла. Хочет сделать рывок помощнее. На сорок. На пятьдесят.
Рипли не выдержала и убрала голову в отсек.
– Рты раскрыть! – подала она нам команду. – Уши закрыть ладонями!
Но вместо взрыва раздался щелчок динамика и голос Жаба:
– Отбой, охотники! Взрыва не будет. До меня не сразу дошло.
– Это Краб перерезал якорный жгут, чтоб тварь не дергалась, – добавил он. – Все, мина плавает на поверхности, как дохлая рыба.
– Молодец! – радостно прошептала Рипли. – Какой же он все-таки молодец, барракуда его дери!
Она спрыгнула в песок и бросилась к морю.
– Неудивительно, что здесь все сумасшедшие, – нервно хихикнул Пас, открывая глаза.
– Да, работенка та еще, – согласился я и вылез наружу.
Мой приятель выбрался следом. Гравилетчик как ни в чем не бывало вернулся под гравилет. Рипли сорвала с Куста шлем и звучно чмокнула в щеку.
– С боевым крещением, салажье! – высвободился из ее объятий акустик. – Считайте себя принятыми в салаги официально. Если кто наедет, скажите, что Куст принимал.
В общем-то, это была неплохая награда за час нервотрепки. Пас ничего не понял, но я решил объяснить ему позже. Мы гурьбой вскарабкались по лесенке на крышу и собрались возле люка командирской кабины. Пас под шумок прильнул к окулярам бинокля, а то ему так и не дали попялиться в оптику.
– Краб, ты как? – донесся из кабины голос Жаба. Ответ мы слышать никак не могли, поскольку компьютер переводил знаки сапера не в звук, а в текст на экране.
– Как он? – присел возле люка Куст.
– Что-то не отвечает, – удивленно ответил взводный. – Может, обе руки заняты?
– Вряд ли, – нахмурилась Рипли. Неожиданно подал голос Пас:
– Ничего себе! Это выстрелом из гарпунного карабина так рыбу глушануло?
– Какую рыбу?.. – презрительно скривился Куст, но тут же изменился в лице. – Рыбу?!
Рипли ничего спрашивать не стала, она оттолкнула Паса плечом и сама прильнула к окулярам бинокля.
– Огурец! – выкрикнула она. – Эта тварь успела шибануть Краба! Давай туда! Быстро!
Ее выкрик утонул в реве мотора, амфибия сорвалась с места и огромной лягушкой прыгнула в воду. Бинокль не удержался на крыше и вместе с треногой плюхнулся за борт.
Оказывается, по морю «Ксения» могла идти почти с такой же скоростью, как по суше, – две тугие струи пены из водометов погрузили заднюю часть машины и приподняли переднюю, так что она стремительно глиссировала, оставляя по бортам воронки водоворотов. Берег с гравилетом удалялся, как в ускоренной съемке. Пас распластался на броне, я ухватился за леер, а Рипли и Кусту – хоть бы что. Возможно, они бы и вальс могли станцевать на трясущейся крыше, но сейчас им было не до этого.
– Время? – спросила Рипли, перекрывая рев мотора и ветра.
– Прошло две минуты, как я без шлема, – ответил Куст.
– Значит, Краб еще жив. Эй, Огурец! Эта развалюха может двигаться чуть быстрее?
Никакого ответа мы не услышали.
– А ведь Краб сам не всплывет, – нахмурился Пас.