– Зато Леська в безопасности, – сделал я хоть какой-то утешительный для себя вывод.
То, что вместе с ней в полной безопасности оказался и я, меня сильно напрягало, но сделать ничего было нельзя – только сидеть в сторожевой башне и пялиться на крепчающий шторм. Вид за окном заставил меня задуматься и о другом. При таком ветре Леська на турбинном катере до меня не доберется, а значит, с минуты на минуту она со мной свяжется через Сеть, чтобы успокоить и сообщить о невозможности завтрашнего приезда.
Еды, кстати, у меня не так много. Конечно, я был далек от мысли, что меня здесь бросят умирать с голоду, даже если шторм не кончится, но все равно стало не очень уютно. Вот и опять океан показал мне зубы. Хищник он, хищник, нечего и говорить. И все равно я его любил, может быть, именно за то и любил, что он хищник.
Леська вышла на связь только через час. Запиликал сигнал частного вызова, я переключил канал и увидел ее лицо на экране.
– Привет, – сказала она. – В институте все на ушах стоят. А ты как там?
– Держусь, – улыбнулся я. – Шторм так разгулялся, что завтра тебя вряд ли стоит ждать.
– Не знаю. Может, возьму транспорт посолиднее и все же доберусь. У тебя ведь с питанием напряженка.
– Это точно. Пяток бутербродов остался. И банка сока.
– Тогда днем обязательно буду. Если сама не смогу, тогда ребят пришлю.
– Ну уж дудки! Я соскучился.
– Я тоже. Но у нас тут такое… У многих родственники в Европе. Там ужас что делается, видел новости?
– Из Европы еще нет.
– Лучше и не смотри, а то спать плохо будешь. Паники жуткая, уже есть жертвы на пирсах баллистиков. Люди в прямом смысле давят друг друга.
– Вот барракуда… – ругнулся я.
– Да уж… Беда пришла, откуда не ждали. Сорок лет воевали с биотехами, а крепко досталось от ржавой железки.
– От биотехов тоже досталось, – мрачно ответил я.
– Да. Но о тех временах все уже немного начали забывать. Пятьдесят лет безмятежного существования – надежный способ устроить панику в случае неожиданной опасности.
– Это точно.
– Ладно, Рома, мне пора бежать. Нас тут тоже кое-чем нагрузили по теме, надо составить гидробиологическую карту предполагаемой позиции пуска. И скорее всего для разведки будут применять наших зверей.
– Тошку и Лидочку?
– Нет, что ты… Они научники, станционные жители. Ценные кадры. Туда пойдут обученные дельфины-практики из тех отрядов, которые работают с геологами. Они умеют пользоваться специальным снаряжением орбитального позиционирования, без которого дельфинам не объяснить, как отыскать платформу. Но руководить этой операцией скорее всего придется нашему отделу, поскольку для дельфинов это стресс, а в психике китообразных, кроме нас, тут сейчас специалистов нет.
– Повоюешь, – усмехнулся я.
– Завидуешь? – подняла брови Леська.
– Да нет. Я уже навоевался.
– Врешь, конечно, – улыбнулась она. – Но надо же мне тоже принять участие в спасении человечества. А ты действительно его уже один раз спасал, так что не расстраивайся.
– Да уж… Ладно, не буду тебя отрывать от важных дел.
– Пока, целую! – она чмокнула губами и исчезла с экрана.
А я разнервничался. Причем разнервничался всерьез, захотелось в сердцах шарахнуть кулаком по столу, так что я с большим трудом удержался. Вот ведь как! Теперь Леська будет участвовать в уничтожении ракетной платформы. А я буду сидеть сторожем на биостанции. Вот ведь ирония судьбы! Ну и день рождения выдался мне в этот год!
Стиснув пальцами подлокотники кресла, я угрюмо уставился в пустой экран. Была мысль переключиться на канал новостей из Европы, но я решил внять совету и не смотреть. Не хотелось видеть, как люди в панике и отчаянии давят друг друга до смерти.
Вскоре начался очередной экстренный выпуск, и я сосредоточился на словах диктора.
– Несколько разведывательных подразделений морских охотников столкнулись с неожиданными трудностями на подходе к предполагаемому месту ракетного старта, – сообщил он. – По всей видимости, данная платформа была особо засекречена недаром, поскольку никто из специалистов не может в точности определить не то что ее тип, но даже страну-изготовителя. Теперь очевидно лишь то, что платформа заякорена в подводном положении и имеет невиданно мощную систему автономной обороны. Любые попытки приблизиться к месту запуска ближе чем на тридцать миль вызывают срабатывание боевых лазеров, бьющих на поражение. Под огнем мощных световых пушек к текущему часу погибло уже трое разведчиков, в связи с чем принято решение прекратить сбор информации и подтянуть силы к границе безопасной зоны.
Это меня удивило. Чтобы охотников кто-то остановил… Нет, это уже чересчур! Хотя в какой-то мере данный факт объяснить можно – вся техника и все навыки охотников рассчитаны на борьбу с биотехами. Здесь же противник совершенно другой, забытый и непривычный. У биотехов нет лазерных пушек, да и любая защитная зона вокруг них редко превышает сферу радиусом в четыре мили. А тут ближе тридцати миль – не сунься. Я попробовал вспомнить, какой из механических торпед можно поразить цель на таком удалении, и быстро понял, что подобных снарядов нет ни у охотников, ни у спасателей. То есть ни у кого нет.
Правда, лично я знал одного человека, который, несмотря на строжайший запрет, применял совсем другие торпеды – биотехнологические, оставшиеся с войны в личинках. Но где он их доставал и где прятал, теперь уже никто не узнает.
Конечно, не один только Жаб знал, где взять живых биотехов в личиночной стадии, наверняка и другие старые охотники владели схожей информацией. Но согласится ли человечество, даже под угрозой термоядерного удара, выпустить из бутылки такого джинна, как живые торпеды? Я сомневался.
С другой стороны, можно было применить биотехи тайно. Уничтожить опасную пусковую платформу, а потом концы в воду. Да вот только реально ли в теперешних условиях сохранить подобный секрет? У любого человека, способного дать такую команду, есть враги, которые тут же раструбят о чудовищном преступлении, не думая о последствиях. Нет, дать команду на применение биотехов вряд ли кто осмелится, а уж без команды и того сомнительнее. Разве что какой-нибудь сумасшедший охотник вроде Жаба посчитает столь серьезную ответственность приемлемой для себя. В личном порядке, как это и было в случае Жаба.
«Я бы не смог, – подумал я с замиранием сердца. – В этом и разница между мной и ним».
Все-таки Жаб, наш командир, был стопроцентным психом. Маньяком, чего уж тут говорить. У него была цель, причем личная цель, а на всех остальных он плевал чешуей с высокого пирса. Воля была железная, этого не отнять, но волю тоже надо применять с умом. Нет, Жаб не был для меня образцом для подражания. Может, нечто подобное и теплилось в моей душе, но лишь до того момента, пока он не взял в заложницы Рипли. После этого у меня уже не было моральных барьеров перед тем, чтобы его убить. Я был готов к этому, но судьба распорядилась иначе – Жаба убила Поганка. А я убил ее. И теперь многие охотники слушают мое имя с почтением. Некоторые, те, что помоложе, наверняка с завистью.