Смотреть на изуродованных животных в их глиняных колыбелях было так же противно, как и накануне. Пятеро выживших пленников и трое дозорных, попавшихся в непонятную западню, теперь по крайней мере не испытывали физических лишений; их устроили насколько возможно удобно на одеялах в тени, где они не страдали от жары. Остальные дозорные по очереди ухаживали за ними: приподнимали и вливали во рты воду и жидкую пищу; все они, как понял Даг, делали это, крепко закрыв Дар.
Помимо того, что странная ловушка для Дара представляла опасность сама по себе, Даг испытывал непонятное предчувствие: если бы он приоткрыл свой Дар, это было бы все равно что снять повязку с раны в животе – внутренности могли бы вывалиться наружу. Оглянувшись, он заметил, что Саун и Дирла расседлали Копперхеда и расстелили одеяло в сухом местечке, очистив его от мусора. Они не спали так же долго, как и он сам; проклятие, как им удается оставаться такими бодрыми? Ах, эта молодежь... Как только его зад коснулся одеяла, Даг понял, что снова не встанет. Он сидел, мрачно глядя на свои зашнурованные сапоги; память перенесла его на кухню той фермы, где они с Фаун оказались после того, как убили Злого.
Он все еще смотрел на сапоги, когда Саун опустился на колени и взялся за один сапог, а Дирла – за другой. Это было явно проявлением... чего-то – раз он им такое позволил.
– Принести тебе чего-нибудь поесть? Или воды? – спросила Дирла.
Даг покачал головой. Еще по дороге он сжевал несколько ломтей сушеного кидальника, полагая, что так решит разом две надоедливые проблемы: утолит голод и не даст себе заснуть. Сейчас ему не хотелось есть. Ему ничего не хотелось. Саун аккуратно поставил рядом его сапоги и, прищурившись, оглядел безмолвное пустынное болото.
– Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем сюда вернется жизнь? Столетия?
– Сейчас все выглядит ужасно, – сказал Даг, – но Злой пробыл здесь всего несколько дней, так что опустошение не проникло глубоко. На выздоровление уйдет самое большее несколько десятилетий. Природа возьмет свое, может быть, не при моей жизни, но при твоей – наверняка.
Саун обменялся загадочным взглядом с Дирлой.
– Принести тебе... Хоть чего-нибудь ты хочешь, командир?
«Я хочу Искорку». Позволить себе такую мысль было ошибкой, потому что она немедленно вызвала почти физическую боль в сердце – как будто в его теле был хоть какой-то орган, который бы не болел... Вслух Даг сказал другое:
– С какой это стати я вдруг стал командиром? Ты обращаешься ко мне «Даг», я к тебе – «Эй, парень!». До сих пор этого было достаточно.
Саун застенчиво улыбнулся, но ничего не ответил. Они с Дирлой двинулись прочь, и Даг уснул еще до того, как они покинули рощу.
Фаун, которой не удавалось уснуть почти до рассвета, проснулась поздно, чувствуя себя так, словно ее избили палками. Чай с мятой и кидальник не особенно оживили ее. Фаун занялась следующим определенным ею для себя делом: стала вязать фитили из нити, которую спряла из волокна кидальника, для восковых свечей, заняться изготовлением которых собиралась Сарри. Через час такого занятия глаза у нее начали слезиться, а пульсирующий жар в левом запястье стал такой же досадной помехой, как и головная боль. Чувствовала ли она собственное сердцебиение или сердцебиение Дага?
« По крайней мере его сердце все еще бьется».
Фаун отложила работу, прошла по дороге до того места, где начиналась тропа, ведущая к рабочей хижине Дора, и остановилась в нерешительности.
«Даг – его брат. Дор не должен остаться равнодушным».
Это обстоятельство Фаун обдумывала, вспоминая собственных братьев. Как бы ни сердилась она на них, разве не отбросила бы она свою досаду, если бы они были ранены или нуждались в помощи? Да, отбросила бы – ведь именно для этого и существует семья, как она считала. Родственники объединялись в случае беды; жаль, конечно, что этого не случалось в остальное время. Фаун расправила плечи и вошла под зеленую сень деревьев.
На краю освещенной солнцем лужайки она снова помедлила. Если она и в самом деле разгуливает с распахнутым для любого взгляда Даром, как обвиняла ее Камбия, Дор должен уже знать о ее приходе. Из-за угла хижины доносились голоса; значит, Дор не погружен в какую-то свою некромантию. Фаун двинулась дальше и нашла Дора сидящим на ступеньке крыльца; рядом с ним сидела пожилая женщина в обычном легком летнем платье с волосами, стянутыми в узел. Дор держал в руке разделяющий нож. Он раздраженно вздохнул и поднял на Фаун глаза, неохотно мирясь с ее приходом.
Фаун прижала к груди левое запястье, словно пытаясь его защитить.
– Доброе утро, Дор. У меня есть к тебе вопрос.
Дор хмыкнул и поднялся на ноги; женщина, бросив на Фаун любопытный взгляд, встала тоже.
– Что там у тебя? – спросил Дор.
– Это личное дело. Я могу прийти позже.
– Мы как раз заканчиваем. Подожди. – Дор повернулся к женщине и взвесил в руке нож.
– Я за день могу освободить его от заклятия. Если хочешь, приходи вечером.
– Хорошо. Или завтра утром.
– Завтра утром я должен заняться другим ножом.
– Тогда я приду вечером. После ужина можно?
– Годится.
Женщина деловито кивнула и двинулась прочь, но помедлила рядом с Фаун, оглядывая ее с ног до головы. Брови ее поползли вверх.
– Так, значит, ты и есть знаменитая новобрачная – крестьянка?
Фаун, которой не удалось по тону незнакомки понять, как та к ней относится, ограничилась безопасным книксеном. Женщина покачала головой.
– Ну, Дор, твой брат... – С этим туманным высказыванием она ушла.
Судя по недовольной гримасе Дора, он извлек из слов женщины больше информации, чем смогла Фаун. Фаун не обратила на это внимания: у нее в данный момент был более неотложный повод для тревоги. Она осторожно приблизилась к Дору, словно опасаясь, что он ее укусит. Дор положил нож на доски крыльца и насмешливо посмотрел на Фаун.
Фаун слишком нервничала, чтобы сразу приступить к делу; вместо этого она спросила:
– Зачем приходила та женщина?
– Ее дед неожиданно умер во сне несколько недель назад, лишившись шанса создать разделяющий нож. Она принесла его нож, чтобы я его очистил.
– Ox... – Да, конечно, такое должно иногда случаться. Фаун стала гадать, как Дор готовит старый нож к тому, чтобы он был погружен еще в чье-то сердце. Жаль, что они не могут стать друзьями – «или даже родственниками», – тогда бы она спросила.
Впрочем, сейчас не до того. Фаун сглотнула и протянула вперед левую руку.
– Перед тем как Даг отправился в Рейнтри, я спросила его, не может ли он сделать так, чтобы я чувствовала его через свою свадебную тесьму, как он чувствует меня. Он сделал это. – Фаун молила всех богов, чтобы Дор не спросил: как именно Даг выполнил ее просьбу. – Прошлой ночью, часа через два после полуночи, я проснулась – вся рука болела. Сарри тоже проснулась примерно в это же время, но она сказала только, что Рази и Утау все еще живы. И Мари тоже, по словам Каттагуса. Так раньше не бывало... я испугалась... думаю, что Даг пострадал. Можешь ты определить... сказать мне больше?