— Но ведь мы говорим сейчас не о пленницах, а о том, что Норвегия осталась не только без короля, но и без наследного принца норвежского.
— Потом мы вернемся сюда, в Киев, и я попрошу у великого князя воинов, много воинов, вместе с которыми сумею добыть для себя норвежский трон.
— У короля Олафа, а значит, и у вас, принц, уже было много русских воинов. Но вы вернулись сюда изгнанниками — без войска, без страны, без короля, даже без короны, которая досталась датчанину. Правда, об этом вам лучше побеседовать с Астризесс. Она говорит, что вы упорно не желаете встречаться с ней, Гаральд. Это правда? Вы забыли, что она все еще королева, пусть даже и вдова?
— Она ни разу не предлагала мне встретиться.
— Это вы, принц, должны просить у нее аудиенции, а не она у вас.
— Она не правящая королева, — сухо напомнил ей викинг. — Я не должен просить у нее аудиенции.
— Так провозгласите ее правящей, настоящей королевой. И тогда уж точно у Норвегии появится и армия, и свой трон.
— Конунги никогда не согласятся, чтобы страной правила женщина.
— Но ведь согласились же они на то, чтобы страной правил чужестранец, захватчик.
Судно обогнуло остров и начало возвращаться к затону. Было нечто таинственно-романтическое в берегах этого крохотного куска земли, который Елисифь неожиданно восприняла с такой почтительностью, словно увидела его посреди огромного океана, причем после того, как судно ее затонуло и теперь она спасалась на утлом челне. Ей вдруг захотелось предложить Гаральду пристать к островку, соорудить там шалаш, наподобие тех, которыми обычно обзаводятся пастухи. Она уже хотела предложить это принцу, пусть даже в шутку, но в последнее мгновение сдержала себя: не годится ей, княжне, не то что обитать в шалаше, а даже думать о нем.
— О том, чтобы провозгласить Астризесс правящей королевой?.. — встревоженно проговорил принц. — Она что, сама просила вас поговорить со мной об этом?
— Не просила. Но я не раз слышала, как она негодует по поводу того, что вы не сумели уберечь своего короля и бежали из Норвегии, отдав ее на откуп подлому датчанину Кнуду.
— Теперь кое-что проясняется.
— Но я уже поняла, что вы, принц, никогда не согласитесь с тем, чтобы королевой стала Астризесс.
— Уже сказал: с этим не согласятся конунги.
— Но если этого очень захотите вы и конунг Гуннар, а вас поддержат ваши воины и дружинники моего отца…
Гаральд Гертрада надолго умолк. Казалось, что в течение какого-то времени все его внимание занято было суетой моряков, которые, пытаясь завести судно в узкую горловину затона, бросались то к парусу, то к веслам. Елисифь и сама увлеклась наблюдением за их действиями.
— Я никогда не соглашусь с тем, чтобы конунги короновали Астризесс, — неожиданно молвил викинг, когда галера уже начала приближаться к отведенному ей у причала месту. — Хотя знаю, что она давно мечтает об этом. Она только и ждала подходящего случая, чтобы завладеть короной. Ее бы даже устроил муж-король, который довольствовался троном, однако не мешал бы ей самой править Норвегией.
— Но вы никогда не позволите ей сесть на трон, поскольку сами хотите стать правителем Норвегии?
— Брат всегда воспринимал меня как своего прямого наследника, — с гордостью молвил Гаральд. — несмотря на то, что у него есть сын Магнус.
— Астризесс это было известно?
— Королеву это не тревожило, поскольку она считала, что муж ее будет править до глубокой старости.
— Она говорила мне, что Олаф не желал войн.
— Это правда, он считал себя миротворцем, поэтому пытался сдерживать не в меру горячих конунгов и ярлов, уверовавших, что Норвегия навсегда должна остаться страной странствующих викингов и жить за счет нападений на земли других народов.
— Но Астризесс говорила об этом с осуждением, так как считала, что жизнь короля страны норманнов должна проходить в войнах.
— Она всегда была не в меру воинственной. По крайней мере, пыталась казаться таковой.
— Возможно, предчувствовала, что ваша страна будет порабощена соседями, потому и старалась пробудить в душе мужа воинственность настоящего норманна, — Гаральд почувствовал, что княжна пытается оправдать свою тетушку, но при этом она, скорее всего, повторяла некогда сказанное самой Астризесс.
— Своего мужа королева недолюбливала так же, как и всех прочих норвежцев.
— Это правда?! — поразилась его словам Елисифь.
— Когда-нибудь ты услышишь о ней значительно больше того, что можешь услышать от меня.
— Разве норвежская королева может так относиться к своему народу? Моя мать Ингигерда тоже является шведкой, но всегда помнит, что теперь она — правительница русичей.
— Наверное, по характеру своему Астризесс сильно отличается от своей сестры, — предположил Гаральд. — Она всегда считала норвежцев варварами. Твою мать Ингигерду никто в Руси римлянкой не называет, разве не так?
— Римлянкой? Почему вдруг римлянкой?! Иногда ее называют шведкой, это я слышала. Но ведь она и в самом деле шведка.
— Ингигерда — такая же шведка, как и Астризесс. Однако Римлянкой Астризесс называют потому, что она буквально бредит Римом. А еще она давно мечтает сотворить на земле нашего народа Северный Рим. Какую-то нордическую римскую империю, возрождая при этом традиции Древнего Рима.
— Этого я не знала. О Риме тоже пока еще знаю очень мало, — призналась княжна.
— Если бы сейчас на троне оказалась Астризесс, он уже никогда не достался бы мне. Наверное, она сразу же убила бы меня или заставила бы навсегда покинуть Норвегию.
Елисифь отыскала взглядом королеву-вдову, которая по-прежнему держалась рядом с конунгом Гуннаром, но теперь она уже смотрела на эту пару совершенно иными глазами. Княжна прекрасно понимала, что королевой Норвегии она может стать только тогда, когда Гаральд сумеет добыть себе корону этой страны. Поэтому нужно поступать так, чтобы помочь ему в этом.
Правда, пока что княжна понятия не имела о том, какой помощи будет дожидаться от нее принц, но уже уяснила для себя, что у подножия трона она вряд ли может считать себя союзницей Астризесс.
— Значит, это очень плохо, что королева решила приблизить к себе конунга Гуннара?
— Нам всем было бы спокойнее, если бы она как можно скорее оставила Киев, отбыв или в Новгород, или сразу в Швецию, к своему отцу.
— Я должна поговорить об этом со своим отцом? Чтобы он приказал отвезти ее в Новгород?
— Нет-нет, — испуганно возразил викинг. — Тебе в норвежские дела вмешиваться не надо. Нет ничего страшнее, чем нажить себе врага в облике королевы Астризесс.
Встречи с великим князем Ярославом византийский посланник ожидал с особым нетерпением. У него было несколько неотложных вопросов, которые он намеревался тут же обсудить. В то же время Визарий уже знал, что и князь тоже заинтересован был в общении с человеком, который многое мог поведать ему о Византии.