– Ну вот, гораздо лучше, – сказала она.
– Рада слышать.
– Простите, это шампанское.
«Буду знать, как поить шампанским уличных девчонок», – думала я, направляясь к станции метро «Вавен», где наши пути разошлись. Должно быть, Петронилла почувствовала мое охлаждение, потому что не сказала «до встречи».
Едва оказавшись одна, я стала укорять себя. Подумаешь, пописать между двух машин – ничего особенного. Почему же я вела себя так, словно меня это шокировало? Да, разумеется, в Японии так никто бы делать не стал. Но я же предпочла покинуть империю и приехать во Францию, потому что мне нравилась свобода. «Однако, у тебя и претензии», – думала я.
Как бы то ни было, с Петрониллой мы больше не встречались. Прошло несколько лет, а я не помышляла о том, чтобы найти компаньона или компаньонку по выпивке. Так я хотела сохранить верность своей случайной знакомой.
* * *
Октябрь 2001-го. Я рассматривала новые поступления в одном парижском книжном магазине и вдруг наткнулась на первый роман некой Петрониллы Фанто, «Сладкий уксус».
Я вздрогнула и схватила книгу. На четвертой странице обложки прочитала: «Это первый роман, весьма оригинальный и смелый, Петрониллы Фанто, двадцати шести лет, специалиста по литературе шекспировской эпохи». Имелась там и маленькая черно-белая фотография автора: девушка совершенно не изменилась. Я улыбнулась и купила книгу.
У меня свой, особенный способ чтения. Я заметила: чтобы как следует впитать прочитанное, мне нужно читать лежа, желательно на мягкой постели: чем мне комфортнее, чем меньше я ощущаю собственное тело, тем легче мне воспринимать текст. Так я и сделала.
«Сладкий уксус» я проглотила залпом. Петронилла, эта дерзкая девчонка, воспользовалась сюжетом «Девушек» Монтерлана: успешный писатель получает письма от влюбленных читательниц и отвечает им, одновременно и польщенный, и пресыщенный. На этом сходство кончалось: если Косталь Монтерлана из этого противостояния выходил победителем, то Шверин из романа Фанто сдался на милость девиц.
Монтерлан, будучи к тому времени успешным автором, писал свою книгу со знанием дела. А для Петрониллы данный роман был первым. Откуда она могла знать, как ведут себя читательницы? Но даже этот парадокс ничего бы не значил в отсутствие таланта. Писательница была не просто отважной – она также, и это главное, оказалась настоящим мастером стиля и повествования.
Более того, в ней чувствовалась идеально усвоенная культура. Видно было, что читала она давно и много и уже преодолела ту стадию, когда есть необходимость убеждать в своей начитанности других. Так, отсылка к Монтерлану представлялась ей столь очевидной, что она не цитировала его ни прямо, ни косвенно, и это в то время, как молодежь ее возраста его не читала вовсе.
Похоже, подобная утонченность обречена на вымирание. Года четыре или пять назад одна читательница лет двадцати обвинила меня в плагиате. Она насмешливо поведала о своем открытии: в романе «Гигиена убийцы» эта тонкая штучка обнаружила, что фраза «Сам шуткам над собой всегда я господин; / Но если вздумает другой шутить нахально, / Я замолчать его заставлю в миг один» [21] – это цитата из «Сирано де Бержерака». «А вы об этом не упоминаете», – заключила она, поставив в конце фразы многоточие, которое выглядело как обвинительное заключение. Я имела глупость ответить барышне, что, на мой взгляд, нет на свете человека, который не знает эту цитату из «Сирано». В ответном письме она поведала мне, что из всего ее курса на филологическом факультете это знала только она одна, и, следовательно, мое оправдание ее не убедило. Так что в наши дни недостаток педантизма может выглядеть как умышленная кража.
Петронилла как писатель при всей ее молодости оказалась в хорошей компании. Я этому обрадовалась и тут же написала восторженное письмо, которое и отправила через свое издательство. Она незамедлительно ответила мне и пригласила на свою встречу с читателями. В назначенный день и час я пришла в симпатичный книжный магазин «Пересмешник» в Двадцатом округе Парижа.
Я невероятно люблю ходить на чужие автограф-сессии. Хоть на этот раз трудиться приходится не мне. И потом, мне нравится наблюдать, как это делают мои коллеги. Есть хамы, которые подписывают книги, почти не глядя на читателя, не переставая разговаривать по телефону, зажав мобильник между плечом и ухом. Есть те, кто делает это наспех, кое-как, и те, кто еще медлительнее меня, – помню этого очаровательного китайского писателя, от которого приходят в отчаяние владельцы книжных магазинов, потому что он каждому читателю уделяет по полчаса, сначала долго размышляя, затем ставя вместо подписи каллиграфический шедевр, на который вдохновляет его собеседник. Есть те, кто относится к этому предельно ответственно, те, кто заискивает, и, наконец, те, кто «клеит» читательниц. В любом случае это весьма увлекательное зрелище.
Что касается автограф-сессии Петрониллы, самым занятным было поведение самих читателей. Когда люди видели автора воочию, у всех на лицах появлялось недоверчивое выражение. Как и четыре года назад, она выглядела как пятнадцатилетний подросток. Было невероятно, что такая юная девушка могла написать роман.
С людьми она была сама любезность. Я вспомнила, как она присела по нужде прямо на тротуаре на улице Гюйгенса, и вдруг увидела все другими глазами: вне всяких сомнений, Кристофер Марло или Бен Джонсон вели бы себя точно так же. А что могло быть шикарнее, чем эти манеры современников Шекспира? Впрочем, Петронилла и походила на уличного мальчишку, так, наверное, выглядели все эти знаменитые писатели, погибшие, не достигнув тридцатилетнего возраста, ввязавшись в идиотскую пьяную драку на выходе из таверны. Это и есть высший класс – не правда ли?
Когда подошла моя очередь, она сказала:
– Амели Нотомб на моей автограф-сессии – вот это да!
Я протянула ей экземпляр «Сладкого уксуса».
– Это просто наслаждение, – заявила я.
– Так вы принесли шампанское?
– Простите, я об этом не подумала.
– Жаль. У меня на вас условный рефлекс, как у собаки Павлова: при вашем появлении мне страшно хочется бокал «Родерера».
– Я вас приглашаю. Мы свое возьмем.
– Если это будет «Вдова Клико» или «Дю Дом», я тоже не против.
– «Лоран-Перье», «Моэт», «Татэнже», «Крюг», «Филиппона», – быстро перечислила я пятерку знаменитых марок.
– Согласна, – просто сказала она.
Пока она заканчивала давать автографы, я прочла, что она написала мне на титульном листе книги: «Амели Нотомб, меценату». И подпись.
Она распрощалась с владельцем магазина, и мы вышли с ней на улицу Двадцатого округа.
– Если я правильно понимаю, мое меценатство заключается в том, что я спаиваю писателей, которые мне нравятся? – спросила я.
– Да. И еще можете приглашать их на ужин.