Просперо и дон Алваро тоже выслушали его скупой рассказ о поражении. Адмиралу было что сказать на этот счет.
– Просперо, который подвергался риску, штурмуя тюрьму и освобождая тысячу христианских пленников, вернулся без единой потери. Ты же бездействовал, а возвратился, лишившись половины войска. Ничего не скажешь, хорошая история! Куда делись твои солдаты? Их вырезали?
– Откуда я знаю? – Джаннеттино, обычно говоривший низким голосом, теперь в ярости кричал. – Ведь напали мятежники, воровские собаки!
– Разве у тебя не было сил, чтобы противостоять им?
– Мог ли я удержать поток двумя руками?!
– Своими руками, конечно, нет, – вступил в разговор дон Алваро, – но своей властью. Разве у вас ее не было?
Тут вмешался Просперо:
– Пока мы тут болтаем, их могут убить. С вашего разрешения, синьор, я попытаюсь освободить уцелевших. Мои неаполитанцы находятся на берегу, рядом с галерами у мола. Они свежи и…
– Уже нет времени, – прервал его Джаннеттино, вскипая от гнева. – Мы все попали в обыкновенную ловушку. Если будем медлить, то подвергнем опасности и флот. Захваченный мной пленник в открытую насмехался над нами, угрожая приближающейся гибелью. Барбаросса, Драгут, Синан-рейс и Дьявол-молотильщик наступают нам на пятки. Они узнали, что мы пошли на запад, и весь флот корсаров движется вдоль берега от Алжира. На рассвете Караманлы получил приказ удерживать крепость, так как вскорости должно подойти подкрепление.
– Неужели весь флот корсаров? – спросил Андреа Дориа. Его лицо, испещренное морщинами, оставалось бесстрастным.
– Что-то от пятидесяти до ста галер, – сказал Джаннеттино.
Дон Алваро посмотрел на них с вымученной улыбкой.
– Теперь вы пожинаете плоды своей политики. Смелая и решительная атака на Алжир смела бы Хайр-эд‑Дина еще до того, как он собрал бы свои войска.
– А возможно, и нет, – холодно ответил ему адмирал. – И тогда разгромили бы нас.
Он повернулся боком к испанцам, а лицом – к востоку. Просперо, который теперь стоял напротив него, увидел его лихорадочный взгляд и широко раскрытые глаза. Адмирал сложил крупную жилистую ладонь козырьком, чтобы прикрыться от солнца.
– Боже мой, – вскричал он, – они приближаются!
Все резко обернулись. На востоке, примерно на уровне длинного бурого мыса, показалась длинная пенистая линия на фоне голубого моря и неба. Даже с этого места, если смотреть пристально, полоса приобретала определенные очертания. Она распадалась на белые точки, напоминая стаю низко летящих птиц, протянувшуюся над бирюзовой водой под прямым углом от берега. До них было миль шесть, но суда корсаров все же можно было различить на горизонте. Они увеличивались в размерах. Это было заметно даже за те мгновения, пока, застыв в оцепенении, четверо мужчин следили за ними. Ровный свежий бриз наполнял паруса кораблей.
Первым пришел в себя Просперо.
– Теперь мы и подавно вынуждены спешно предпринять что-либо. Разрешите идти, синьор?
Он повернулся, не дожидаясь ответа.
– Слишком поздно, – промолвил Дориа. – Возвращайтесь на капитанский мостик и приготовьтесь к отплытию.
Услышав этот приказ, Просперо спросил:
– И даже не пытаться выручить наших людей на берегу?
– Оставить их на погибель? – вскричал ошеломленный дон Алваро.
Дориа окинул обоих строгим холодным взглядом.
– Я должен думать о флоте. Их положение – результат собственной опрометчивости. Я дам сигнал к отплытию. Они услышат его и должны будут сами добираться по морю к кораблям, как смогут.
С кормы он отдал приказ главному канониру на ходовой палубе.
– Но если им это не удастся? – не унимался Просперо. – Если они в плену?
Его лицо, осененное черным, увенчанным крестом шлемом, было сумрачно.
– Пусть попытаются.
– Но это бесчеловечно, синьор.
– Боже мой, – поддержал его дон Алваро, – это по меньшей мере чудовищно!
– Бесчеловечно? – Громкий голос Дориа стал еще громче. Он так резко откинул назад голову, что длинная борода выбилась из-под нагрудника наружу. – А на кой черт мне человечность? Мое дело вести флот. – Его тон не допускал никаких возражений. – Расходитесь по своим кораблям, господа!
Не успел он договорить, как раздался сигнал к отплытию – три резких залпа через равные промежутки и четвертый раскатистый. До кораблей отчетливо донеслись насмешливые возгласы мусульманской толпы, солдат и горожан, собравшихся на высоком берегу, где ядра с галер не могли достать их.
Адмирал перевел хмурый пристальный взгляд на Просперо:
– На судно, синьор!
Но тот и не думал уходить.
– Позвольте мне, синьор, остаться и прочесать город в поисках наших людей.
– Да вы даже не знаете, живы ли они! – выкрикнул Джаннеттино.
– Я не знаю, мертвы ли они. Лишь зная это, я мог бы удержаться от вылазки. – Он сделал шаг к планширу – перилам, ограждающим борт судна.
– Вы получили приказ, – строго напомнил ему адмирал. – Вы вернетесь на капитанский мостик и приготовите галеру к отплытию.
– Я на всю жизнь буду опозорен, если подчинюсь ему. Равно как и вы, синьор, будете опозорены вашим предательством.
– Я предал их? Ха! Оскорбления невежд не трогают меня. – Он взял себя в руки и попытался объясниться: – Представьте себе, синьор. На борту этих кораблей у меня десять тысяч живых людей. Имею ли я право подвергать их опасности, чтобы спасти четыре сотни? Могу ли я рисковать императорским флотом, оставаясь здесь из-за людей, которые, возможно, уже мертвы? Разве, по-вашему, это подобает капитану? Стоит ли испытывать судьбу, чтобы быть зажатыми между корсарским флотом и неприятелем на берегу? О Бог, пошли мне терпение! Вы завоевали славу отважного мореплавателя, синьор Просперо. Единственное, что меня удивляет, как вам это удалось.
Уязвленный, Просперо ответил насмешкой на насмешку:
– Не убегая от опасности, как вы в Гойалатте.
Сказав это, он повернулся и спрыгнул вниз в поджидавшую шлюпку.
– Остановить его! – взревел Дориа.
Дон Алваро кинулся к борту, когда лодка быстро уходила прочь.
– Нет, нет, дон Просперо! – закричал он вслед. – Вы совершаете большую ошибку.
Даже испанец, склонный объяснить создавшееся положение недостатком прозорливости, пришел к убеждению, что в такой передряге ответственность командующего не оставляет адмиралу другого выбора.
Джаннеттино гневно топнул ногой:
– Презренный, непокорный пес! Надеюсь, что это его конец. Нам следовало бы знать, что с этим заносчивым глупцом никогда не прийти к согласию. Пошлем его к черту!