— Юрий Селиверстов подходит. Не гораздо он торопился.
— Но куда же он, рыбий глаз, прет? В самое лежбище!
— Всех маток распугает, мухоморный пьяница! — проворчал Артемий Солдат.
С подходившего коча слышалась громкая перебранка.
— Молчать! Я — хозяин! Где велю, там пристанешь! — донесся до Дежнева грубый окрик.
На коче спустили парус. Судно подошло к моржовому лежбищу на веслах и врезалось в гальку. Ближайшие моржихи, подхватив детенышей, кинулись в воду.
Дежнев бросил свою суму и решительным шагом направился к подошедшему кочу. Его спутники последовали за ним.
Дежнев был в сорока шагах от коча, когда в наступивших сумерках он увидел, что несколько человек сошли с него на берег. Почти сразу же грянул выстрел. Стрелявший целил в моржонка, выглянувшего из-за круглой спины своей матери.
Моржонок хрюкнул и свалился замертво. Выстрел всполошил все стадо. Невообразимый рев поднялся со всех сторон. Моржи зашевелились.
Широкими шагами Дежнев подошел к высокому костистому мужчине, отличавшемуся рыжеватым цветом короткой бороды и глубокими складками на щеках. Это был Юрий Селиверстов. Он с любопытством наблюдал, как моржиха, издавая жалобные стоны, подталкивала к воде убитого детеныша. Она ползла у самых ног людей, пытавшихся палками и рогатинами преградить ей путь. Моржиха не видела людей, не обращала внимания на удары…
— Ты что делаешь? — гневно спросил Дежнев.
Селиверстов неторопливо обернулся.
— А что?
В этот миг моржиха схватила ластом мертвого детеныша и бросилась с ним в воду.
— Упустили, дурачье, — процедил сквозь зубы Селиверстов и сплюнул.
— Ты что хочешь? Все стадо распугать?! — еще более грозно спросил Дежнев.
— А ты что ко мне пристал? — нагло ответил Селиверстов, заложив руку за пояс.
Он в упор смотрел на Дежнева. Несколько мрачный взгляд его выражал бесстрашие и уверенность в себе. Перед Дежневым стоял человек, привыкший грубой силой сметать со своего пути препятствия. Дежнев понимал, — Селиверстову бесполезно что-либо доказывать. Жизненный опыт научил его, что доказывать справедливость есть смысл лишь человеку, имеющему и ум, и совесть. Селиверстов же не был лишен ума, но с совестью у него обстояло не столь благополучно.
— Тотчас отведи коч за те камни, — приказал Дежнев, не спуская глаз с Селиверстова. — Поставишь его рядом с моим.
— «Отведи!» — насмешливо повторил Селиверстов. — Что я тебе? Покрученик? Батрак?
— Не выполнишь, — отберу коч и живо спроважу тебя с корги, — раздельно, не повышая голоса, проговорил Дежнев.
Поворчав, Селиверстов, однако, подчинился. Он вернулся на коч и отошел от берега.
Лишь один человек с его коча остался на берегу. Ему можно было дать лет сорок. Одетый, как большая часть промышленных людей, в грубошерстный кафтан, он тем не менее отличался от них лицом и манерами, обличавшими человека образованного и бывалого. Это был торговый человек Анисим Костромин, пришедший на Анадырь около пяти лет назад с отрядом Семена Моторы. Здесь, на Анадыре, Костромин превратился в промышленника-зверобоя, добывая моржовую кость наравне с прочими. Ему Дежнев поручил довести до корги коч, одолженный Селиверстову для промысла.
— Ну что, Анисим? — спросил Дежнев Костромина, обратив внимание на его озабоченный вид.
— Зря ты, приказный, дал этому волку коч. Напрасно пустил его на нашу коргу.
— Что поделаешь! — вздохнул Дежнев. — Воеводский наказ привез.
— Хорошего человека употчуешь кусом, а худого, видно, не употчевать и гусем. Уж чего только мы ему не сделали! И все хорошее. Корм дали. Избу ему освободили: живи-поживай! Два коча дали. На коргу пустили. Так нет же! Что хаму ни дай, все ему мало!
— Что ж он сделал? — нетерпеливо спросил Дежнев. — Уж напакостил?
— Хочешь знать, отчего мы испоздали? Только ты ушел, Юшка Селиверстов гонца стал сряжать, Аверку Мартемьянова.
— Куда же гонец-от понадобился?
— На Колыму. Дале того — в Якутский острог!
— Ишь ты! А ведь ничего не сказал мне! И я бы с тем гонцом послал отписки воеводе. Давно о наших нуждах надобно ему отписать.
— Где там! Гонец-от тайный был!
— Зачем же ему быть тайным?
— Зависти ради. Селиверстов ложно написал воеводе, что не мы с тобой, Семен, нашли эту моржовую коргу, а он, Юшка!
— Чтоб его болячка удавила! — послышался в темноте голос Сидорки.
— Пять лет, мол, уж тому, как он с Михайлой Стадухиным эту коргу нашел, а Дежнев, мол, его, Юшкиными, трудами пользуется!
— Ему, как свинье, век на небо не глядеть! — прогудел бас Фомки.
Старик был глубоко возмущен поступком Селиверстова.
— Как ни хитри, а правды не перехитришь — сказал Дежнев.
Он глубоко задумался. Предстояла новая, неожиданная борьба. Нужно писать, оправдываться, доказывать, что день белый, а ночь черная.
В густых сумерках зверобои пробирались на коч, захватив свои брошенные бурдюки и сумы с «рыбьим зубом».
В небе вспыхивали мигающие звезды.
Следующее утро было ветреным. Обрывки облаков стремительно летели над головой. Море нахмурилось и несло беляки на волнах. Оба коча зверобоев мотались на якорях, описывая мачтами широкие дуги.
Большая часть людей ночевала на берегу под кожаными пологами.
Кивиль рано поднялась и умывалась в море, когда зверобои начали пробуждаться. Умывание водой прибоя — дело хитрое. Нужно сторожить волну у предела ее взбега на бережину и подставлять ей либо посудину, либо пригоршни. Кивиль ловила воду пригоршнями, и волны вымочили ее с ног до головы.
Возвращаясь, Кивиль встретила у полога Дежнева. Он спросил у нее:
— А ты, доченька, как жить-то думаешь?
Кивиль, подняв голову, грустно взглянула на Дежнева.
— Проживу, Семен, хоть пути и не вижу, — тихо ответила она. — Мой народ говорит: и у великих гор есть проходы, и у матери-земли — дороги, и у синей воды — броды, и у темного леса — тропы.
— Добрые слова. Человек всегда может сыскать дорогу. На то и живем. Где вот тебя пристроить, доченька?
— Позволь мне, Семен, жить недалеко от тебя, чтобы было у кого защиту просить.
— Защиту у меня завсегда найдешь, — обнадежил ее Дежнев.
— Не то, дитятко, — сказал подошедший Фомка, — живи-ко в моей и Сидоркиной избе. Будешь мне заместо дочки, а Сидорке — племянницей.
— Спасибо, Фома, — ответила Кивиль, — я буду хорошей дочерью.
Зевая и потягиваясь, к собеседникам подошел Юрий Селиверстов. Он пристально смотрел на Кивиль.