– Я его нашел. Я приехал к Прошнику домой, хотел с ним поговорить, смотрю, а он мертвый. И пистолет в комнате лежал… Я все понял и забрал пистолет.
– Зачем?
– Хотел, чтобы восторжествовала справедливость. Я видел человека, который убил Сергея и Пашу, видел, как он садился в машину. Я навел справки, узнал, кто это такой, и вернул ему пистолет…
– Это был майор Одинцов? – сквозь зубы спросил Ожогин.
– Да, это был майор Одинцов.
– Но пистолет ему в машину подложили вы?
– Пистолет подложил Гаврилин, но я ему в этом помог.
– Этого вы не отрицаете?
– Нет, не отрицаю… Хотя должен отрицать… Я не хочу, чтобы майор Одинцов вышел на свободу.
– Почему? Потому что этого не хочет Никиткин?
– Я не имею никаких дел с Леней Никиткиным, и не надо его ко мне привязывать…
– А я его к вам привязываю?
– У меня складывается такое мнение.
– Это мнение вам диктует ваша вина. Вы знаете, кто «заказал» вам Одинцова, но пытаетесь это скрыть. Зря. У нас есть факты, и вы никуда от нас не денетесь.
– Какие факты? – Нестроев пытливо посмотрел на Ожогина. Страшно ему, и он хотел знать пределы, до которых может раскрываться.
– Вы знаете Сколкова? – спросил Ожогин.
– Марка?
– Да, Марка.
– Знаю.
– Вы ставили ему задачу вывести Татарина из игры?
– Какого Татарина?
– Гражданина Татаринова Алексея Викторовича.
– Понятия не имею, кто это такой.
– Сколков знает, кто это такой. Он за Татариновым приходил, ему ставилась такая задача. Вами, Семен Денисович, ставилась.
– Это он так сказал?
– Да, он.
– Значит, он соврал. Назвал первое имя, которое пришло ему на ум. Первое знакомое имя…
– Первое знакомое?
– Ну, что на ум пришло, то и назвал.
– Странно как-то получается. Татаринов работал на Никиткина, Сколков работал на Никиткина. Против Лукомора работал. А вы работали против Одинцова, потому что Никиткин хотел подставить его. И там Никиткин, и там Никиткин, а вы не при делах! – начал заводиться Ожогин.
– Я не знаю, что там у вас получается. И кто там кого подставлял, не знаю…
– Татаринов подставил Лукомора. И его нужно было убрать, чтобы концы в воду. За Татарина взялся Сколков. Он пришел за Татариновым вместе с Пинчуком, но у них ничего не вышло. Потом появились Маков и Гударев – оба из группы Сколкова. В это время Сколков был в заключении, задачу поставить не мог. Задачу Гудареву поставил некто Семен. Маков сказал, что Семен… Опять прозвучало ваше имя.
– Значит, ваш Маков договорился со Сколковым называть мое имя.
– То есть вы не ставили задачу захватить и убить Татаринова?
– Его еще нужно было и убить? Нет, не ставил…
Ожогин глянул на Кустарева и незаметно для Нестроева подмигнул ему. Гриша болезненно скривил губы и закрыл глаза. Сигнал получен – пора начинать передачу «На арене цирка».
– Гриша, что с тобой? Тебе плохо?
– Да все нормально, Юра, все нормально…
– Знаешь, что с моим опером случилось? – зло спросил Ожогин, обращаясь к Нестроеву.
– Нет, не знаю, – равнодушно отозвался тот.
– Маков с Гударевым Татаринова похитили, а старший лейтенант Кустарев пошел за ними. Они учуяли его. Татаринова убили, а Кустарева ранили…
– Очень жаль. Но я здесь при чем?
– Как при чем? Маков и Гударев исполняли твой заказ. Из-за тебя Гришу ранили.
– Я здесь не при делах…
Кустарев расслабил мимические мышцы и перестал дышать.
– Гриша, что с тобой? – с криком бросился к нему Ожогин, приложил пальцы к его шее.
Кустарев лежал, не подавая признаков жизни.
– Гриша, где пульс?.. Гриша, очнись!.. Гриша, твою мать!
Свое блестяще наигранное отчаяние Ожогин перенес на Нестроева. Он схватил задержанного за грудки, с силой тряхнул, с бешенством безумца глядя ему в глаза.
– Я ж тебя, падла, порву за Гришу! Я ж тебя прямо сейчас, на месте!
– Я… Я не стрелял… – в страхе перед расправой выжал из себя Нестроев.
– А я стрелял! Знаешь, сколько я таких тварей, как ты! Своими руками! – Ожогин разжал руки, вынул из-под пиджака пистолет. Кустарев услышал, как он передернул затвор. – Говори, падла, кто Татаринова «заказал»?
– Я… Я… Дал… Я дал… Я команду… – заикаясь, в соплях и слезах, выдавил Нестроев.
– Прошника и Волхова кто убил?
– Я… Я убил…
– Гударева кто убил?
– Я…
– Сам лично?
– Да, сам лично…
– Одинцов кого убивал?
– Никого!
– А Мишу Веселого кто убил?
– Не знаю!
– Кто Веселого убил? – в бешенстве заорал Ожогин.
– Я… Я убил!
– Зачем?
– Ну, так надо было!
– Кому надо было? Никиткину?!
– Никиткин здесь при чем?
– Я спрашиваю, Никиткину надо было?
– Нет, не надо было ему…
– Ты на него работаешь?
– Нет, не работаю я на него…
– Ты, падла, друга моего убил! Я же тебя, тварь, порву за него!
Ожогин погнал на Нестроева вторую волну. И снова прошел по кругу. Бедняга признался в убийстве Прошника и Волхова, Гударева и Веселого и смерть Татаринова на себя взял. Но Никиткина не сдал.
Гриша «воскрес» с появлением следователя Гапонова, который появился в сопровождении подполковника Свиблова. Он попытался подняться с дивана, но его вдруг повело в сторону, и ему пришлось вернуться на место.
В этот момент в кабинет вошел полковник Саньков, и не один, а в сопровождении Юли.
– Товарищ полковник, вот посмотрите, в каком он состоянии! Лица на нем нет! И шов у него разошелся!
Саньков глянул на Кустарева и распорядился выделить экипаж патрульно-постовой службы, чтобы сопроводить его в больницу. Гриша хотел отказаться, но Саньков и слушать его не стал. А тут еще Юля схватила его за руку…
Кустарев сдался. Хватит на сегодня цирка…
Патрульно-постовая служба не понадобилась, Юля сама отвезла его в больницу, закрылась в палате вместе с ним.
– Кустарев, ты само упрямство!
Он лег на кровать поверх одеяла, закрыл глаза. Слабость растеклась по всему телу, нагревая кровь. На лбу выступила испарина, ему стало холодно. Юля поняла это, но не успела его раздеть и уложить под одеяло, как появился врач. Сначала он попенял Грише, затем осмотрел рану, померил температуру и велел сделать укол.